Пределы догоняющего развития в постиндустриальном мире. Модель «догоняющего» развития на примере Китая

Сущность постиндустриализации. Основные черты постиндустриальной экономики и ее проблемы. Воздействие постиндустриализации на мировое хозяйство. «Новая экономика» и ее главные черты и последствия

Постиндустриальный этап развития мировой экономики. Постиндустриальная [лат. post после) стадия производства, ведущая к информационному обществу, отличается следующими признаками: · наибольшее развитие получаст третичная сфера экономики - сфера услуг, где занято 60-70% всех работников: · во всех отраслях хозяйства и в быту широко внедряются достижения информатики и современной вычислительной техники. Это позволяет резко повысить значение информации в жизни общества, а также автоматизировать физический и умственный труд; · на предприятиях быстро повышается роль научных работников и
высококвалифицированных специалистов: · экономика способна обеспечить для всех граждан достаточно полное удовлетворение
элементарных потребностей и расширить реализацию запросов более высокого порядка На рубеже XX- XXI вв. начался второй этап НТР. На достижениях этого этапа ныне стремительно развивается новая экономика, воплощающая прежде всего результаты развития информационной революции (создание компьютерной техники, Интернета, информационных технологий).

Рисунок 6.6.

"Новая экономика" (экономика знаний), становление которой идет у нас на глазах и с нашим участием, экспертами ведущих университетов США характеризуется как мир, в котором коммуникационные технологии формируют глобальную конкуренцию. Эксперты ООН определяют "новую экономику" как совокупность интенсивного технологического прогресса в области компьютеров, коммуникаций, интернационализации экономических систем, бурных изменений в финансовой сфере. Новая экономика - "экономика знаний", таким образом, не ограничивается областью высоких технологий, а охватывает многие области, в том числе финансовую, которая приобретает черты виртуальности. Это качественно новый уклад в мировом хозяйстве. В его рамках формируется и информационное сельскохозяйственное производство (фермеры используют для посева генетически измененное зерно, осуществляют дистанционное управление сельскохозяйственной техникой), информационная индустрия (металлообрабатывающие заводы, например, для экономии ресурсов и сокращения издержек применяют компьютерные технологии), сфера информационных услуг (благодаря которой фабрики использует Internet для получения заказов по всему миру, страховые компании совершенствует систему управления на основе специально созданных пакетов компьютерных программ и т. д.). Серьезные изменения происходят и в сырьевой сфере - "осязаемые" ресурсы вытесняются "неосязаемыми". Это выражается в широкомасштабном замещении традиционных материалов (металлов, природных ресурсов) новыми (пластиками, композиционными материалами). По этой же причине рыночная стоимость того или иного предприятия определяется не "осязаемыми" ценностями (активами) - машинами, оборудованием, техникой, а "неосязаемыми" - квалификацией персонала, управленческой системой, информационным обеспечением. Беспрецедентно высокие скорости передачи информации обуславливают развитие всех экономических и социальных процессов в режиме реального времени, т. к. исчезает временной лаг, ранее возникающий за счет сбора, изучения и адаптации информации.

Изменения, происходящие в мире под воздействием глобализации и "новой экономики", характеризуются рядом особенностей. Возникают новые формы хозяйственных связей, Internet, расширивший число своих пользователей в период с 1994 по 2003 г. в 333 тыс. раз. Масштаб информационных потоков через "всемирную паутину" способствует созданию новых продуктов, путей и рынков сбыта, обуславливает интернационализацию коммуникаций и формирует глобальную конкуренцию. Активизируется инновационная деятельность, изменяются ее направления, а если говорить точнее, она переходит в новое качество. Развитые страны Европы до 80% финансовых ресурсов направляют в высокотехнологичные отрасли, банковский или страховой бизнес, в то время как ранее примерно 20% их направлялось в промышленное производство, 40% в торговлю и 30% в сферу недвижимости и финансов. Усиливается напряженность в миграционных процессах, что приводит к ужесточению мер по использованию иностранной рабочей силы, например в странах Европейского союза. Это связанно именно с глобализацией, т. к. приток легальных и нелегальных иммигрантов из-за пределов ЕС (Ямайки, Кореи, Кубы, Мексики) в середине 90-х гг. ХХ в. не позволил 10 млн коренных жителей Европы найти работу дома (в Германии - 1,7 млн, во Франции - 1,3 млн чел.). Изменяется роль государства, что проявляется в переходе от системы прямого государственного регулирования к системе универсальных политико-правовых стандартов, определяемых правами человека и решением проблем социального равенства. Возрастает ценность знания как основного ресурса экономического роста и экономической безопасности. Влияние глобализации выражается в увеличении значимости образования и инвестиций в науку, повышении требований к профессиональным знаниям и умениям сотрудников.

В "новой экономике" ведущую роль в экономическом подъеме страны приобретают внутренние условия, емкость внутренних рынков. Об этом свидетельствует, в частности, опыт Южной Кореи, Тайваня, Сингапура, которые в последние десятилетия вошли в число "новых постиндустриальных стран".

Глобализация и "новая экономика" - это процессы становления нового мирового хозяйственного контура, взаимосвязанные и взаимодополняющие процессы. Создание единого глобального мирового порядка в этой связи предполагает не стихийное, а организованное его построение на основе ряда фундаментальных принципов экономической интеграции отдельных стран.

Высокоразвитые страны , ступив на новый путь цивилизации по­стиндустриального общества, развиваются тем не менее на основе раз­личных моделей рынка .

Либеральная (американская) модель построена на системе всемер­ного поощрения предпринимательской активности , усилий наиболее деятельной части населения. Эта модель ориентирована на достиже­ние личного успеха «экономического человека ». В ее основе лежат принципы монетаризма .

Снижение уровня финансирования социальных правительствен­ных программ признается обязательным условием оздоровления эко­номики, поскольку позволяет воспрепятствовать иждивенчеству граж­дан и активизирует стимулы их деловой активности. При эффектив­ном рынке работающий человекспособен сам заработать и решить свои проблемы (жилищные, медицинские и др.), не прибегая к помо­щи государства. Малообеспеченным группам населения создается приемлемый уровень жизни за счет частичных льгот и пособий. Одна­ко проблема выравнивания доходов не ставится.

Либеральная модель ориентируется на сильного производителя , который не нуждается в протекционистских мерах. Поэтому такую мо­дель называют либеральной. Она пропагандирует необходимость отка­за от протекционистских мер и в области внешней торговли, и валют­ных отношений (пошлин, количественных ограничений импорта, ва­лютных интервенций, девальваций и др.).

Строй эффективных производителей может успешно функциони­ровать, если он опирается на столь же эффективную денежно-кредит­ную политику Центрального банка . Центральный банк, а не государст­во в либеральной модели является главным макроэкономическим ко­ординатором. Он должен создать низкий инфляционный фон хозяйственных процессов. Предупреждение возможной инфляции должно происходить на основе бездефицитного государственного бюджета. Таким образом, регулирование реального сектора в либе­ральной модели осуществляется косвенным образом через функции

ЦБ, воздействуя на финансовые рынки и на процесс предложения де­нежной массы.

Либеральная модель, которой придерживались США, с самого на­чала своего развития ориентировалась на научно-технический про­гресс (НТП) . Он позволял экономить на фонде заработной платы, что было очень важно в условиях дорогой в этой стране рабочей силы. На такой базе сформировался предпринимательский менталитет страны, воспринимающий НТП как неотвратимый процесс. Лидерство в НТП на мировых рынках позволило американскому бизнесу получать до­полнительные выгоды.

Жесткое антимонопольное регулирование внутреннего рынка ог­раничивает возможность получения на нем монопольной прибыли. Но выход на мировой рынокпозволяет использовать такие возможности . Работа на мировом рынке усилила новационную направленность аме­риканского бизнеса, поскольку этот рынок с его жесткими условиями конкуренции заставлял быть еще более динамичным.

Осознание факта, что монопольная рента возможна только при со­хранении лидерства в НТП , естественно, активизировало США в ос­воении этого пути. Они активно включились в процесс всеобщей ком­пьютеризации производства и достигли фактически предела потреб­ностей в персональных компьютерах.

Начиная с послевоенного периода, ни одна страна мира не вклады­вала столько средств в образование, научные исследования и техноло­гические разработки, как США. Результатом стало явное лидерство США на рынке технологических достижений . Следует особо подчерк­нуть способ финансирования НТП. Государство осуществляет под­держку не конкретно тому или иному предприятию, а направлению технического прогресса.»

Развитие на основе лидерства в НТП строится на вложениях в че­ловека. Именно на это нацеливала программа президента Б. Клинтона. На «человеческий капитал» приходится примерно 3/4 национального богатства США.

США сформировались как большая открытая экономика с чрезвы­чайно емким внутренним рынком и высококонкурентными произво­дителями. Деловая активность США определяет ход экономического цикла в других странах. Лидирующие позиции США в мирохозяйст­венных связях касаются как внешней торговли, так и экспорта ссудно­го кадитала, портфельных и прямых заграничных инвестиций. Хозяй­ственное поле США привлекает мощный поток иностранных инвести­ций. Национальные деньги США, по существу, стали выполнять функцию мировых денег, что дает стране дополнительные доходы.

Россия , ориентируясь на либеральную модель, должна иметь в виду , что такой путь дает простор для уже действующего развитого рыночного механизма . В России такого зрелого механизма еще нет . Она стоит перед задачей создания его основ и конкурентного режима. По­этому использование принципов либеральной модели не может стать исключительным и единственным направлением. Такая модель долж­на накладываться на структурные реформы.

Западная Европа занимает особое место в мировом хозяйстве. Ядро западноевропейских государств представляет собой близкие по уровню и хозяйственным механизмам страны. Основная экономическая мощь региона приходится на четыре страны: ФРГ, Францию, Италию и Вели­кобританию, которые сосредоточили 70% западноевропейского ВВП и половину населения региона.

Будучи высокоразвитыми экономиками, западноевропейские го­сударства эволюционировали на основе конкуренции качества по за­конам рынка монополистической конкуренции.

Европейская модель развития последовательно использует принципы социально ориентированной экономики . Она настроена на предотвра­щение социальной напряженности, защищая социально уязвимые слои населения. Для выполнения такой функции активно используется пере­распределение доходов путем прогрессивного налогообложения. Высо­кая социальная нагрузка, которая ложится на государственный бюджет за счет социальных программ, приводит к более высокой тяжести налогооб­ложения, по сравнению с американской моделью развития.

Европейская модель развития содействовала поступательному росту жизненного уровня в стране, увеличению сберегательных про­цессов, необходимых для последующего инвестирования. Таким обра­зом формировалась база инвестиционного климата в стране - залога ее стабильного экономического роста.

Население при росте благосостояния меняет социальную структуру . Постепенно вымывается экономическая база маргинализации населе­ния, растет так называемый средний класс. Он становится основным плательщиком налогов и тем самым - финансовой опорой государства .

Следование такой модели требует обоснования предельно допус­тимой социальной нагрузки на государственный бюджет . Социальная защищенность не должна гасить мотиваций к труду и стремления к росту квалификации. Тяжесть налогообложения не должна гасить сти­мулы к инвестированию . Между тем многие европейские страны стали испытывать определенные проблемы из-за:

Перегруженность бюджета социальной составляющей требует снижения социальных обязательств государства. Однако это вызывает недовольство населения, которое привыкло к сложившимся стандар­там жизни.

Европейская модель развития основана на активной роли государ­ства в регулировании экономики. Здесь непопулярны идеи об обяза­тельном уходе его из экономики, уступив процесс координации слепой стихии рынка. Государству вменяется обязанность руководства страте­гическим развитием . Государство активно влияет на

Европейская модель развития продемонстрировала всему миру по­ложительные эффекты международной интеграции. Миру были проде­монстрированы также преимущества развития, основанные на исполь­зовании единого технологического уклада. Он способствовал кумуля­тивному эффекту разделения труда, преодолевшему раздробленность национальных рынков. Европа сформировала единый рынок . И это единство позволило использовать даже небольшим странам положи­тельный эффект масштаба и выйти на единые стандарты конкуренто­способности. Стала более тесной кооперация фирм разных стран, что также дало толчок для роста производства. Таким образом, Европа по­казала эффект развития на основе насыщенного, но единого рыночного пространства, подчиненного единым принципам и нормам регулиро­вания.

Особенность европейского развития послевоенных лет, и особен­но в последние два десятилетия, состоит в использовании эффекта системности , который основан на достижении согласованности эко­номических процессов. Такой эффект является важнейшим фактором роста наряду с инвестициями.

Толерантность (терпимость) ЕС к национальным культурам раз­личных стран также дает дополнительные экономические эффекты. Происходит абсорбция (поглощение) всего лучшего и постепенное взаимообогащение достижениями мировых культур. В этом европей­ский путь выгодно отличается от американского, базирующегося на противопоставлении американского образа жизни традициям и обы­чаям других народов.

Надо отдать должное и политической ориентации ЕС , который не претендует на мировое лидерство и не стремится навязывать свои стандарты устройства остальным странам мира. Это освобождает ЕС от огромных затрат по поддержанию «статуса мировой державы», что, в свою очередь, приносит не только политические дивиденды, но и экономические выгоды

Россия должна из европейской модели извлечь уроки, оценивая ее достижения и возможные трудности.

Японская модель развития предназначена для высокоразвитой стра­ны, ориентированной на экспорт.

На старте послевоенного развития ее рынок страдал от засилья им­порта, так как национальное производство было либо разрушено, либо неконкурентоспособно. Японское правительство осознало необходи­мость ликвидировать промышленное отставание, добывая недостаю­щие технологии за счет приобретения лицензий. На их основе факти­чески были перестроены все отрасли в течение 50-70-х гг.

Промышленная трансформация Японии происходила не спонтан­но. Она подчинялась системе продуманных мер , приоритетных на­правлений, которые формировались на основе совместной работы правительственных структур и бизнеса . Приводилась в действие зна­менитая японская структурная политика. В результате в Японии был создан относительно единый технологический уклад , подчиненный структурной сбалансированности.

Экономическая теория о необходимости добиваться макроравно­весия и поддерживать его стала активно внедряться в хозяйственную практику. В 60-х гг. Япония активно использовала идеи нобелевского лауреата В. Леонтьева по балансированию экономики , который по просьбе японского правительства помог составить межотраслевой ба­ланс производства страны по 2000 позициям. В результате японское правительство получило очень мощный инструмент экономического регулирования хозяйства.

Оно стремилось воспроизводить ежегодно оптимальную отрасле­вую структуру . Избыточное производство в любой отрасли означало бы падение продажных цен и последующую перегруппировку отрас­лей, что угрожало потерей найденной стабильности. Японское прави­тельство стало использовать не совсем рыночный инструмент эконо­мической политики, который не был подхвачен другими странами: ежегодные квоты развития отраслей .

В области микроэкономики японская модель показала всему миру успешность использования «человеческих отношений» между трудом и капиталом. Совместная слаженная работа обеих сторон трудового процесса сопутствовала процветанию крупных фирм, которые успеш­но проводили экспансию на мировом рынке. Система пожизненного найма в любой интенсивно развивающейся стране с подвижными хо­зяйственными пропорциями не могла бы прижиться. В Японии она до недавних пор процветала.

Обновление производства на основе лицензий, сбалансирован­ное развитие экономики, активная промышленная политика, под крепленная новациями эффективного менеджмента, позволили Япо­нии перейти на новую ступень промышленной модернизации .

Необ­ходимость закупать ресурсы для производства заставила Японию с самого начала ориентироваться на высокие критерии эффективно­сти , характерные для мирового рынка. Внедренная новая техника и созданная продукция должны были соответствовать этим требовани­ям. Высокая мировая цена за ресурсы стала низшей стартовой план­кой эффективности. Японская экономика с успехом справилась с по­добными трудностями, которые, в свою очередь, укрепляли стремле­ние развиваться на основе высоких параметров эффективности. Дефицит сырьевых ресурсов заставил Японию добиваться новаторст­ва в области использования ресурсоэкономных технологий. Успеш­ное освоение мирового рынка активно поддерживалось японским го­сударством за счет стимулирования товарного экспорта.

Однако 1990-е гг. были для экономики Японии тяжелыми.

Японская модель, нацеленная на общую сбалансированность, ока­залась неравновесной по вине государства, которое стремилось огра­ничить рынок в выполнении его балансирующих функций. Ограниче­ние рыночных сил на внутреннем рынке излишне монополизировало хозяйственную структуру. Отставание в системе подготовки специали­стов, способных к самостоятельной творческой работе, не позволило Японии успешно освоить инновационную модель развития. Состояние внутренних потенций японской экономики стало опре­делять и ее внешнеэкономическую деятельность. Ориентируясь на производство товаров с использованием высоких технологий, Япония стала наращивать экспорт в высокоразвитые страны, и прежде всего на американский рынок, так как именно там был высокий спрос на тако­го рода продукцию.

Ориентация на американский рынок привела к конкурентным тре­ниям с американскими корпорациями. Поэтому Япония переключи­лась на освоение близлежащего и более слабого по сравнению с нею Азиатского региона. Внешнеэкономические стратегии японских фирм позволяли заработать новый капитал их владельцам, а страна стала обогащаться, снижая планку требований опережения в инновацион­ном НТП.

Японии сегодня нужна новая стратегия экономического роста , ко­торая позволила бы ей занять более надежные позиции в освоении ин­новационной модели. Модель развития индустриального типа она уже исчерпала .

Россия должна оценить факторы успеха «японского чуда» и рас­смотреть, насколько такие факторы носят интернациональный харак­тер и могут ли они использоваться в ее экономическом развитии. Для этого следует оценить положительные эффекты такой модели и грани­цы ее действия.

Япония продемонстрировала всему миру успешность стратегиче­ского развития, основанного на технологическом порыве.

Она связала успехи развития с последовательной индустриализа­цией страны, которую она адаптировала к существующим требовани­ям мирового рынка. Россия должна также, как и Япония, оценивать собственный рынок, исходя из критериев эффективности внешнего рынка.

Японская структурная политика совмещала две задачи:

Россия также не должна разрывать эти два процесса.

Путь к успеху лежит не в примитивизме рабочей силы, а в ее квали­фикации и непрерывном процессе ее обучения . Россия не должна за­бывать об этом долгосрочном факторе экономического роста.

Японская модель не ломала национальный менталитет . Она нашла способы использования традиций и устоев нации в новом пути разви­тия страны.

Вместе с тем появились угрозы консерватизма , связанные с ориен­тацией развития на крупных хозяйственных гигантов. Подобное пре­достережение особенно важно для России, так как она уже сформиро­вала у себя доминирующие на внутреннем рынке подобные структуры. Россия должна строить свои национальные стратегии, поддерживая конкурентную среду .

Стремление сэкономить на фундаментальных научно-исследова­тельских разработках привело Японию к серьезным ограничениям в переходе к инновационной модели развития. Она стала терять лидер­ство в этой области. Россия рискует потерять научный потенциал, если она в срочном порядке не станет поддерживать экономику знаний, так как нынешнее поколение ученых не получит достойную замену. Тогда возможности инновационного пути развития будут надолго потеряны.

Олигархическая модель развития формируетсяна основе повышения роли крупных корпораций, переросших в финансово-промышленные группы (ФПГ) и проникающих во власть. На этой основе происходит сращивание экономической и политической власти монополий .

Добившись экономической власти, ФПГ стремятся проникнуть в государственно-политическую систему, подчиняя ее своим частным интересам. В этом случае негативные эффекты монопольного рынка разрастаются. Экономическая наука такие процессы расценивает как разрушение рыночных механизмов, как основу дисбалансов, инфля­ции, социальной напряженности. Проникновение олигархических структур во власть опасно и возможностью воцарения тоталитарных режимов , которые с помощью силы государства проводят перекачку национальных ресурсов в пользу отдельных монополистических кла­нов общества.

Одновременно с этим с помощью государства олигархи­ческие структуры сохраняют свое господство, создавая и приумножая барьеры для появления на рынке конкурентов в виде новых капиталов. В результате нарушаются условия для свободного перемещения ресур­сов. Перестает действовать автоматический механизм балансирования хозяйственных пропорций. Диспропорции нарастают . Экономика становится деформированной и не способствует экономическому рос­ту страны. Ее потенциал используется для личного обогащения узкого круга лиц , а не для роста благосостояния всего общества В таких эко­номиках возможны миллиардные состояния у нескольких лиц при прозябании в трясине повседневных проблем остальных членов обще­ства.

Опасность монопольного рынка и крайнего проявления его в виде олигархического государственно-капиталистического общества была отмечена уже давно. Была осознана и угроза демократическим устоям общества, которую порождает это направление экономическою раз­вития. После разгрома тоталитарного режима фашистской Германии, показавшей всему миру его угрозы для национальной безопасности и демократических свобод, во всех странах с развитой рыночной эконо­микой стала проводиться активная антимонопольная политика. Соз­давались и противовесы для проникновения олигархических структур во власть.

Монопольный рынок создается всякий раз, когда происходит ог­раничение конкуренции. В развитых странах сегодня проводится ак­тивная антимонопольная политика, ограничивающая монополисти­ческую власть и пестующая конкурентную среду. Поэтому там, не­смотря на лидирующие позиции крупных корпораций, конкурентный рынок поддерживается.

В странах с незрелыми рынками опасности монополизации эконо­мики и ее олигархического направления оказываются достаточно вы­сокими. Они вызваны неразвитым рынком капитала, ограниченными возможностями перелива активов по отраслям и регионам, слабыми потенциями для формирования альтернативного монополисту произ­водства. Следует иметь в виду и слабость в этих странах демократиче­ских институтов, что облегчает проникновение монополистических структур во власть и укрепляет их экономический диктат.

Угрозы сползания России в олигархический капитализм вполне реальны . В свое время государство содействовало формированию крупных интеграционных структур. Думалось, что именно они способны к инвестициям и модернизации хозяйства. В результате на ко­нец XX в. структура ведущих отраслей после процесса приватизации и операций с мелкими пакетами акций рынки устоялись и оказались по­деленными. Технологический монополизм, унаследованный от старой системы, стал дополняться интеграционными образованиями, стиму­лируемыми государством. В результате россияне столкнулись с новы­ми деформациями, типичными для олигархической модели развития Они выразились:

©2015-2019 сайт
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-04-27

Подобная динамика, поляризация богатства и власти имеют разнообразные и многочисленные причины. Однако со всей определенностью следует отметить, что одной из важнейших таких причин было слепое следование доктрине "догоняющего" развития, господствовавшей в умах социологов и политиков на протяжении большей части XX века. Как свидетельствует практика прошлых столетий, "догоняющее" развитие приносило успех только при наличии двух обязательных условий. Во-первых, "догоняющая" страна могла добиться существенных результатов лишь тогда, когда "догоняемая" находилась на более высоких ступенях того же технологического уклада, что и она сама. Во-вторых, практика "догоняния" способна быть эффективной только в том случае, если ее адекватным инструментом служат мобилизационные методы, включающие прямое принуждение, если человек рассматривается, по сути дела, лишь как орудие производства. Следовательно, пределы "догоняющего" развития не безграничны.
Эти соображения достаточно очевидны, а при необходимости могут быть легко пояснены. С одной стороны, модель "догоняющего" развития не может эффективно использоваться там, где догоняющая сторона не владеет методами производства догоняемой. Если бы, например, в середине прошлого века какая-либо отсталая страна могла приобрести технологии конвертерного производства стали, шансы на их внедрение остались бы минимальными. Напротив, когда европейские методы изготовления литых артиллерийских орудий стали доступны странам, выпускавшим кованые пушки, они быстро были освоены и способствовали перевооружению их армий. С другой стороны, если догоняющая страна ставит задачу достичь тех же объемов производства угля, что и догоняемая, то подобная задача может быть решена путем мобилизации подневольных работников или повышения оплаты труда углекопов - даже без широкомасштабной технологической модернизации. Когда же целью оказывается создание нового информационного продукта, то лишь полученное на протяжении десятилетий образование и укорененное в работнике стремление к творчеству могут стать инструментами ее достижения.
В первом случае оказывается, что аграрное по своей природе общество только при гигантском напряжении сил и явных технологических заимствованиях может догнать индустриальное; во втором мы видим, что индустриальное общество уже не может догнать постиндустриальное, так как методы мобилизации, на которых, по определению, основано любое "догоняющее" развитие, не применимы к творчеству свободной личности, являющемуся основой прогресса постиндустриального социума. Таким образом, успехи "догоняющего" развития ограничены рамками индустриального производственного уклада.
Теории ускоренной вестернизации
В 50-е и 60-е годы концепция индустриального общества получала все более широкое распространение, и большинство западных исследователей по вполне понятным причинам находилось под явным влиянием идей технологического детерминизма. В конце 50-х годов У. Ростоу предложил концепцию стадий экономического роста, выделив в хозяйственной истории каждого народа пять этапов - традиционное общество, "предпосылки взлета, взлет, вызревание и эпоха массового потребления". При этом он допускал возможность наступления шестого периода, обозначенного им как beyond consumption, однако его характеристики уточнены не были. В традиционном обществе, по У. Ростоу, "развитие структуры происходит в рамках ограниченных производственных функций, в основе которых лежат доньютоновы наука и техника и доньютоново отношение к материальному миру", тогда как важнейшими параметрами основных этапов - взлета и вызревания он называл уровни инвестиционной активности, составлявшие 5-10 и 10-20% национального дохода соответственно. Все прочие характеристики тех или иных этапов также носили сугубо технологический характер.
В 60-е годы другой видный экономист и футуролог - Г.Кан, приняв в качестве критерия классификации обществ уровни доходов на душу населения, разделил страны мира на пять групп: доиндустриальные, со среднедушевым доходом от 50 до 200 долл.; частично индустриальные, с доходом от 200 до 600 долл.; индустриальные, с доходом от 600 до 1500 долл.; общества массового потребления, или развитые индустриальные, с доходом от 1,5 до 4 тыс. долл.; наконец, постиндустриальные, с доходом, превышающим 4 тыс. долл. Здесь технократический подход достигал своего предела, так как никакие характеристики общества, кроме уровня его экономического развития, вообще не принимались во внимание.
В контексте такого подхода западные теоретики рассматривали индустриальное развитие как абсолютную ценность, ради которой можно принести в жертву любые идеологические парадигмы. Их уверенность, несомненно, укреплялась тем, что в 50-е и 60-е годы Советский Союз реально претендовал на роль лидера технологического прогресса и быстро сокращал свой отрыв от Соединенных Штатов, а Япония становилась опасным конкурентом, захватывавшим традиционные рынки американских и европейских товаров. В то время многие специалисты на Западе разделяли мнение о том, что США и СССР представляют собой две модели единого по своей сути индустриального общества, и "все разделяли оптимизм относительно того, что можно достичь путем внедрения планового инвестирования в новый физический капитал с использованием резервов прибавочного труда, стратегии импортозаменяющей индустриализации... и централизованного планирования". Именно в то время стали популярны идеи конвергенции западных рыночных экономик и хозяйственных систем социалистического типа. Все это объясняет, почему на Западе считали возможным и желательным внедрение западной модели развития во всем мире.
Постиндустриальные тенденции и предпосылки кризиса модели "догоняющего" развития
Ниже мы проанализируем основные изъяны данной теории, но уже здесь можно констатировать, что основными "козырями" приверженцев "догоняющего" развития являются или возможность использовать монопольные права на отдельные виды ресурсов, или возможность широкомасштабных технологических заимствований, позволяющих на их основе организовать производство более эффективным образом, нежели на родине этих технологий. Идея модернизации, базирующейся на собственных источниках, объективно воплощается в элементах коммунистической практики, так как в этом случае неизбежно требуется фактически всеобщая мобилизация сил нации и предполагается, в явной или неявной форме, закрытость системы от остального мира. История Советского Союза убедительнее всего свидетельствует о неэффективности такого пути. Таким образом, любая стратегия "догоняющего" развития опирается на использование для оптимизации индустриального хозяйства уникальных, объективных или субъективных, возможностей той или иной страны.
Сама по себе подобная практика вполне понятна и на определенных этапах истории оправданна. Однако нельзя не обратить внимания на то, ресурсы, позволяющие быстро развить промышленное производство, как правило, небезграничны. Истощаются запасы полезных ископаемых, цены на них весьма нестабильны на мировых рынках, и те отрасли промышленности, которые в определенных условиях давали импульс индустриальному прогрессу, могут оказаться его тормозом. Дешевая рабочая сила в развивающихся странах не остается таковой вечно; по мере роста уровня жизни издержки по найму возрастают и в конечном счете стремятся к тем показателям, которые достигнуты в более развитых государствах. Таким образом, ни естественные ресурсы, ни дешевый труд не способны стать основой прорыва к постиндустриальным рубежам, поскольку обеспечиваемое ими ускоренное накопление имеет естественный предел и не носит самоподдерживающегося характера.
Единственным источником стабильного процветания страны является лишь интеллектуальный потенциал нации и раскрепощенность ее граждан. XX век многократно подтвердил это положение. Если в XVIII и XIX столетиях Англии удавалось лидировать на основе достижений экспериментальной науки, в той же мере закономерных, в какой и случайных, то в начале ХХ-го Германия заняла первое место среди индустриальных держав фактически исключительно за счет новых отраслей промышленности, в частности химии и электротехники, где ключевым фактором успеха было применение уже не экспериментального, а теоретического знания. Лидерство США в середине века обусловлено их прорывом в область высоких информационных технологий; здесь теоретическое знание стало использоваться уже не для производства новых продуктов, а для генерирования самого нового знания. Подобные аспекты развития западных обществ неоднократно анализировались с самым пристальным вниманием.
Таким образом, в условиях, когда информация и знания становятся непосредственной производительной силой, возникает монопольный ресурс, отличающийся неизвестными прежде качествами и характеристиками.
С одной стороны, усвоение знаний и информации служит предпосылкой производства нового знания, а их отчуждение не уменьшает располагаемого количества этого ресурса; таким образом, он оказывается неисчерпаемым, что радикально меняет характер задач и целей, стоящих перед человеком, формирует новую систему мотивов деятельности. С другой стороны, доступ к этому ресурсу остается ограниченным, так как знания отличаются от большинства индустриальных благ своей редкостью и невоспроизводимостью, а рост затрат, используемых для их создания, непропорционален получаемым результатам; в этой связи ценность знания регулируется законами цен монопольных благ, и его носители оказываются в исключительном положении по отношению к окружающим.
Следует подчеркнуть, что становление общества, в котором знания и информация служат важнейшим производственным ресурсом, требует максимального развития каждой личности, то есть открывает перед людьми новые горизонты, превращает человека из "винтика" индустриальной машины в свободного индивида, и делает прогресс общественного целого производной от индивидуальных достижений составляющих его граждан. Возникающая в результате социальная система оказывается наиболее динамичной из всех, известных истории, и одно только это перечеркивает надежды развивающихся и индустриальных стран на успешное воплощение в жизнь стратегии "догоняющего" развития.
Становление постиндустриального общества и фундамент его устойчивости
Только этим объясняется наблюдавшееся на протяжении почти всего XX столетия неуклонное повышение уровня квалификации индустриальных работников. Так, если в 1890 году только 7% американской молодежи в возрасте от 14 до 17 лет обучались в школе, то в послевоенные годы среднее образование получали более 90%. В 1940 году в колледжи поступало менее 15% выпускников школ в возрасте от 18 до 21 года; к 1993 году этот показатель вырос до 62%. Такая "тяга к знаниям" получала достойное вознаграждение: начиная с середины 70-х годов реальные доходы выпускников колледжей стали расти на фоне стагнации и снижения доходов лиц, получивших лишь среднее образование. Только за период с 1978 по 1987 год доход работников со средним образованием упал на 4%, а выпускников колледжей - повысился на 48%. Однако свободное общество, основанное на конкуренции, поощряет людей, добивающихся на общем фоне лучших результатов. Поэтому как только выпускники вузов стали определять общий "фон" на рынке труда, наиболее ценной группой занятых стали работники, отмеченные учеными степенями или на деле доказавшие уникальность своих способностей. С 1987 по 1993 год сокращение средней заработной платы лиц с высшим образованием составило более 2%; при этом обладатели степени бакалавра увеличили свои доходы на 30%, а доктора наук - почти вдвое. Но специалисты подобного уровня стремятся не только к большим доходам, но и к собственному развитию, и, следовательно, в образуемой ими новой социальной группе формируется мотивационная система, существенно отличающаяся от той, в центре которой стояла жажда наживы. С того момента, как интеллектуальная элита стала доминирующим классом западных обществ, социальные преобразования приняли необратимый характер.
Не будет значительным преувеличением сказать, что сегодня класс интеллектуалов составляет высшую страту западных обществ. Об этом говорят многочисленные факты. Если, например, в начале века в США только 10% руководителей промышленных компаний имели высшее образование, то сегодня более 60% управленческого персонала составляют обладатели докторских степеней. Среди лиц, составляющих 1 % самых богатых американцев (доля которых в национальном богатстве США выросла с 19 до 39% только за последние 20 лет), лишь каждый пятнадцатый получает свои доходы в качестве прибыли на вложенный капитал, тогда как более половины работают на административных постах в крупных компаниях, почти треть представлена практикующими юристами и врачами, а остальную часть образуют люди творческих профессий, включая профессоров и преподавателей. Четыре из каждых пяти современных американских миллионеров не приумножили унаследованные ими активы, а заработали, состояние практически с нуля. Важно и то, что представители класса интеллектуалов демонстрируют четкую приверженность избранным ими ценностям: так, если в 1980 году только 30% детей, чьи родители получали более 67 тыс. долл. в год, заканчивали колледж, то сегодня этот показатель вырос до 80%.
В современных западных странах уверенно формируется общество, основанное на знаниях (knowledge-based societies), и это не могло не сказаться на распределении богатства не только внутри этих стран, но также и в мировом масштабе. Сегодня на 20% населения планеты, проживающего в развитых государствах, приходится 86% мирового валового продукта; еще в середине 90-х годов семь постиндустриальных держав обладали 80,4% мировой компьютерной техники, обеспечивали 90,5% высокотехнологичного производства и контролировали 97% зарегистрированных в мире патентов13 (отметим, что 80% патентов, выданных в развивающихся странах, также принадлежали гражданам постиндустриального мира). К этому времени Запад контролировал более четырех пятых мирового рынка услуг, суммарный объем сделок на котором превысил в 1992 году 1 трлн. долл. Объемы продаж за рубеж американской интеллектуальной собственности выросли с 1986 по 1995 год в 3,5 раза, а положительное сальдо торгового баланса в этой области превысило 20 млрд. долл.; к 1995 году на долю США приходилось 72% мирового рынка информационных услуг и услуг по обработке данных, емкость которого составляла в середине 90-х годов 95 млрд. долл.
Средства, инвестируемые в наукоемкие отрасли, приносят в последние десятилетия поистине фантастическую отдачу (с 1960 по 1999 год она составляла в среднем 45% в год, тогда как вложения в акции обеспечивали в среднем 13,34% годовых), следствием чего становится приток средств в финансирование соответствующих "прорывных" проектов. Если в 1995 году прямые вложения в принципиально новые технологические разработки составляли в США 6,4 млрд. долл., то в 1997 году они достигли 11,5 млрд. долл., а в 1999-м - 35,5 млрд. долл. Еще более щедро наполнялись инвестиционные фонды, финансирующие венчурные проекты: если в 1995году они привлекли около 9 млрд. долл., то в 1999-м - 56 млрд. долл., а только за первый квартал 2000 года объем привлечений составил 22,7 млрд. долл.; при этом вложения в подобные фонды обеспечивали в 1990 году среднюю доходность на уровне 2% годовых, в 1993-м - 20%, в 1996-м - 34, а в 1999-м - 147 (!)% годовых. Европейские страны также демонстрируют аналогичную динамику: в 1999 году вложения в венчурные проекты в ЕС выросли на 70%, причем в Германии, Франции, Нидерландах и Бельгии этот показатель составил более 2 раз. На протяжении последнего десятилетия институциональные и частные инвесторы в США тратили на научные исследования и разработки в среднем около 240 млрд. долл. в год, а частные компании ежегодно направляли на повышение образовательного уровня своих сотрудников около 30 млрд. долл., что эквивалентно ассигнованиям на все направления научных исследований в России, Китае, Южной Корее и на Тайване. В 1997-1999 годах США направляли на развитие всех форм образования 635 млрд. долл. в год - в два с лишним раза больше, чем на военные нужды; обоснованность подобных затрат подтверждена расчетами, показывающими, что только совершенствование высшего образования обеспечило четверть всего прироста американского валового национального продукта в XX веке.
Результатом стал беспрецедентный технологический отрыв постиндустриального мира от всех других стран и народов. Сегодня на долю США приходится 44% мировых затрат на научные разработки, в то время как на долю стран Латинской Америки и Африки - всего 1%; численность научно-технических работников на 1 млн. населения составляет в США 126,2 тыс., тогда как среднемировой показатель не превышает 23,4 тыс. В 1997 году почти три четверти всех пользователей Интернета в мире составляли американские граждане, а общая доля американцев, канадцев и жителей западноевропейских стран в данном показателе превышала 96%. Значение этого фактора становится понятным, если учесть, что в 1998 году вклад в мировой валовой продукт индустрии, сложившейся вокруг этой глобальной сети, превысил 236 млрд. долл., что сопоставимо с ВНП России в том же году. Технологический прогресс постоянно ускоряется в последние десятилетия; если для того, чтобы в каждой четвертой американской семье появился автомобиль, потребовалось 35 лет с того момента, как началось их производство, то соответствующие временные интервалы для компьютера, мобильного телефона и электронной почты составили 18,13 и 7 лет, соответственно.
Этот технологический отрыв непосредственно, на наш взгляд, сопряжен с нарастанием различий в общеэкономических показателях, характеризующих развитие тех или иных регионов планеты, отчетливо обозначившимся начиная с середины 70-х годов. Если исходить из общепринятой оценки мирового валового продукта в 24 трлн. долл. по состоянию на 1993 год, то 19 трлн. из них было создано в постиндустриальных государствах, и только 5 трлн. долл. приходится на все развивающиеся страны, где живет более 80% населения Земли. Соответственно, разница в номинальных годовых доходах граждан выросла с 5,7 тыс. долл. в 1960 году до 15,4 тыс. долл. в 1993-м и 19,2 тыс. долл. в 1999-м; таким образом, 1/5 часть человечества на одном полюсе развития присваивала в 1960 году в 30 раз больше богатств, нежели 1/5 на другом, в 1993-м - в 61 раз, а в 1999 году этот разрыв достиг 74 раз. Характерно, что это происходит в условиях, когда реальные доходы населения беднейших стран фактически не увеличились на протяжении последних 120 (!) лет, и экстраполяция этой динамики дает некоторым исследователям основание утверждать, что к середине XXI столетия этот разрыв может составить 350 раз. Согласно данным комиссии ООН, 358 богатейших в мире людей владеют сегодня состоянием, эквивалентным тому, которым распоряжаются 2,3 млрд. самых обездоленных жителей планеты, а 400 крупнейших транснациональных корпораций контролируют Уз всех основных производственных фондов, существующих в настоящее время. За 1975-1995 годы доля создаваемых в мире богатств, оказывающаяся в распоряжении 20% граждан развитых стран, возросла с 70 до 82,7%, тогда как доля беднейших 20%, населяющих "третий мир", снизилась с 2,3 до 1,4%, и надежды на улучшение сложившейся ситуации выглядят иллюзорными.
Таким образом, современная экономическая ситуация в постиндустриальном мире характеризуется рядом принципиально новых обстоятельств. Во-первых, фактически устранены сырьевые и ресурсные ограничители хозяйственного роста, а рост потребления в первую очередь приходится на использование информационных благ, а не традиционных массовых промышленных товаров. Во-вторых, все большая часть населения применяет свои способности в производстве высокотехнологичных товаров и услуг, в результате чего уменьшается зависимость от стран, остающихся производителями промышленной продукции. И, наконец, в-третьих, хозяйственный рост приобретает новое качество, когда наиболее эффективной формой накопления становится развитие людьми собственных способностей, а наиболее выгодными инвестициями - инвестиции в человека, его знания и таланты.
Таким образом, потребность западных стран в сырье и промышленных товарах, поставщиками которых выступают государства, находящиеся на индустриальной стадии развития, резко снижается. В то же время, как мы уже отмечали, основой стратегии "догоняющего" развития является импорт технологий и экспорт производимой продукции в развитые страны, что позволяет привлекать в "догоняющие" экономики валютные поступления и способствует поддержанию хозяйственного роста. Следовательно, важнейшим препятствием для осуществления "догоняющего" развития становится все возрастающая "закрытость" западного мира.
Самодостаточность западной цивилизации
Современная постиндустриальная хозяйственная система базируется на производстве и потреблении знаний. Этот факт наряду с постоянно отмечаемой "глобализацией" информационных потоков вызывает нарастающее обособление западных стран от остального мира, принимаемое во внимание гораздо реже.
Экспансия экономики знаний, во-первых, радикально сократила потребности народного хозяйства развитых стран в вещных элементах производства, особенно в сырье и материалах, и, во-вторых, кардинально изменила отношение человека к среде обитания, сделав возможным устойчивое экологическое равновесие. В результате Запад получил потенциальную возможность снизить интенсивность хозяйственного взаимодействия с другими странами и народами.
Сегодня возможности рационального использования сырья, не говоря уже о замене исчерпаемых природных ресурсов синтетическими материалами, широки как никогда ранее. Если медный кабель, проложенный по дну Атлантического океана в 1966 году, мог обеспечивать 138 параллельных телефонных вызовов, то оптоволоконный кабель, инсталлированный в начале 90-х, способен обслуживать одновременно 1,5 млн. абонентов; при этом доля стоимости материалов и энергии в затратах на изготовление медного кабеля достигала 80%, а при производстве оптоволоконного она не превышает и 10%. Согласно прогнозам компании "Спринт", к 2002 году издержки по обслуживанию трансатлантических телефонных переговоров сократятся в 17 раз по сравнению с 1998 годом, что позволит снизить стоимость телефонного разговора почти на 85%. Расширяется спектр отраслей производства, отказывающихся от использования редких ресурсов: в течение 80-х годов корпорацией "Кодак" был запатентован метод фотографирования без применения серебра; компания "Форд" объявила о создании катализаторов на основе заменителя платины; у производителей микросхем отпала потребность в золотых контактах и проводниках. В 1991-1997 годах масса промышленных изделий, представленных в американском экспорте в расчете на один доллар их цены снизилась более чем в 2 раза, тогда как за 1967-1988 годы этот показатель сократился только на 43 %116. Ожидается, что в ближайшие тридцать лет потребности стран - участниц ОЭСР в природных ресурсах из расчета на 100 долл. произведенного национального дохода должны снизиться в 10 раз - до 31 кг по сравнению с 300 кг в 1996 году117. Сегодня можно утверждать, что технологическая революция практически сняла с повестки дня проблему скорой исчерпаемости минеральных и энергетических запасов, в результате чего постиндустриальные страны живут ныне в новом мире - мире неограниченных ресурсов.
Как следствие подобных перемен, экологическая ситуация в странах Запада устойчиво улучшается на протяжении более чем двадцати лет. В последние годы в странах ЕС на природоохранные программы расходуется от 4,2 до 8,4% ВВП, и эта тенденция обнаруживает устойчивый рост. Современные технологии устраняют из отходов производства и выбрасываемых газов до двух третей NО(2) и трех четвертей SO(2), что позволит к 2010 году снизить долю стран Северной Америки в общемировом объеме вредных выбросов в атмосферу с сегодняшних 26,7 до 21,9%. США стали в 1996 году единственной страной, полностью прекратившей производство озоноразрушающих веществ, а доля стран - членов ОЭСР в мировом объеме выбросов углекислого газа в атмосферу на протяжении последних тридцати лет остается фактически стабильной. При этом большинство европейских стран направляют от 0,5 до 1 % своего валового национального продукта на развитие международных программ по защите окружающей среды, что составляет около 60 млрд. долл. в год.
В это же время развитие постиндустриального хозяйства, во-первых, повысило степень его самообеспеченности и, во-вторых, переориентировало торговые и инвестиционные потоки, ранее направлявшиеся в "третий мир", на наиболее высокоразвитые государства. Результатом становится реальное "замыкание" западного мира в себе самом.
Обладая технологиями глубокой переработки вторичного сырья, постиндустриальный мир контролирует сегодня не меньший объем ресурсов, нежели развивающиеся страны. В середине 90-х годов в США было восстановлено из отходов 70 млн. т стали, 3,5 млн. т алюминия, 1,45 млн. т меди, 1 млн. т олова, 22,5 тыс. т титана и много другого минерального сырья; доля вторично получаемых материалов в общем потреблении определенного вида сырья составила по указанным позициям 68,5, 40,0, 38,6, 61,5 и 49,0%, соответственно. В то же время основные центры промышленного производства также остаются сосредоточенными в постиндустриальных странах, и в 90-е годы объемы продаж дешевой азиатской техники на рынках США и Европы стали снижаться, а предложение качественной отечественной продукции - расти. В нынешней ситуации в Техасе, где доходы фермеров относятся к наиболее высоким среди сельскохозяйственных работников мира, производится более дешевая пшеница, чем в Нигерии, а производительность труда голландских крестьян даже по данным официальной статистики в 100 раз выше, чем в России. На протяжении последних десятилетий постиндустриальные страны стали крупнейшими экспортерами не только промышленной, но и сельскохозяйственной продукции, в том числе, например, арахиса и сои - традиционных предметов импорта из беднейших стран Африки и Азии.
Как следствие, быстро растущие объемы товарных потоков концентрируются в границах постиндустриального мира. Если в 1953 году передовые индустриальные державы направляли в страны того же уровня развития 38% общего объема своего экспорта, в 1963 году эта цифра составляла уже 49%, в 1973-м - 54, то в 1990-м она достигла 76 %. Если, например, в 1959 году доля африканских стран во французском экспорте составляла 28,2%, а оттуда Франция получала 20,3% импорта, то к середине 80-х соответствующие показатели составляли 7,8 и 5,9%. Напротив, двусторонние торговые и инвестиционные потоки между ЕС и США выросли за последние тридцать лет в 5 раз и в 1990 году превысили 1 трлн. долл. В результате в 1997 году только 5% торговых потоков, начинающихся или заканчивающихся на территории одного из государств - членов ОЭСР, выходили вовне этой совокупности стран, а из развивающихся стран постиндустриальные державы импортируют сегодня товаров на сумму, не превышающую 1,2% их суммарного ВНП. При этом следует заметить, что хотя в торговле между отдельными постиндустриальными государствами и существуют дисбалансы, в целом торговля стран "семерки" с остальным миром вполне сбалансирована: при экспорте в 1999 году в более чем 5 трлн. долл. отрицательное сальдо торгового баланса составляет всего 28 млрд. долл., то есть чуть более 0,5% экспорта, или менее 0,1% ВНП развитых стран. Следует также отметить, что весь регион Юго-Восточной Азии (10 стран АСЕАН, Япония и Южная Корея вместе взятые) имеет торговый оборот с другими странами на 13% меньший, чем США, и на 16% меньший, чем Европейский Союз.
Внутренние противоречия модели "догоняющего" развития
К концу XX столетия стало очевидно, что расцвет западных обществ, основанных на либеральной традиции, во многом обусловлен естественным ходом их эволюции. С этой точки зрения понятна и причина неудач, как стран социалистического лагеря, так и развивающихся государств, которые никогда не могли добиться естественности и самодостаточности в своем развитии.
XX век явил миру две модели "догоняющего" развития. Одна из них - сугубо индустриальная, представленная опытом СССР 30-х годов, Германии 30-х и 40-х, стран социалистического лагеря 50-х и 60-х годов. Другая модель в той или иной мере копировала черты постиндустриального развития западных обществ; этой модели следовали Япония в 70-е и 80-е годы и государства Юго-Восточной Азии в 80-е и 90-е. Обе эти модели заключали в себе фундаментальный конфликт между самодостаточностью и естественностью развития, конфликт, не порождавший конструктивного решения, а препятствовавший успешному воплощению в жизнь поставленных целей.
В первом случае, где доминировал (в основном по идеологическим или политическим причинам) принцип опоры на собственные силы, самодостаточная экономика вызывала автаркию, поддерживавшуюся ужесточением авторитарных режимов. Это приводило к использованию жестких мобилизационных мер, активизировало если не открытый протест, то социальную апатию и, в конечном счете, воплощалось в отсталой стагнирующей хозяйственной системе, неспособной к конкуренции с рыночными экономиками.
Во втором случае, где некоторая открытость сочеталась с принципами ускоренного развития, стремление использовать западный опыт воплощалось в масштабных технологических и организационных заимствованиях вкупе с явной ориентацией на внешние рынки в их качестве поставщиков капитала и неисчерпаемых потребителей готовой продукции. В этом варианте модели гораздо большая естественность развития, не требовавшая жесткого политического давления, не могла, тем не менее, компенсировать зависимости от внешних факторов слабой восприимчивости к новым тенденциям в развитии постиндустриального мира. Учитывая, что значительных успехов достигли в последние десятилетия именно те страны, которые следовали второй модели, мы сосредоточим внимание прежде всего на противоречиях того типа "догоняющего" развития, который был реализован в Японии, странах Юго-Восточной Азии и Китае.
Мы рассмотрим в этой главе шесть таких противоречий и групп порождающих их обстоятельств.
Первая из них заключается в явной односторонности индустриального развития всех "догоняющих" стран. Так, в государствах советского блока или нацистской Германии доминировали либо военный сектор, либо тяжелая промышленность, достижения которых не отражались позитивным образом на благосостоянии народа. В Японии же, и в еще большей мере в странах Азии, каждому исследователю бросается в глаза опережающее развитие машиностроения и электроники. Массово приобретая американские и европейские патенты, японские и азиатские производители увеличивали выпуск относительно недорогих товаров повседневного спроса, Такой ход индустриализации можно было бы считать весьма успешным, если бы не очевидная неспособность внутреннего рынка этих "догоняющих" стран поглотить производимую ими товарную массу. Известно, что уже в конце 60-х годов, когда в Южной Корее эксплуатировалось не более 165 тыс. легковых автомобилей, там был введен в действие завод, рассчитанный на производство 300 тыс. автомашин в год; в 80-е годы производство электронной техники в Сингапуре, Малайзии и Гонконге стабильно превышало потребности внутреннего рынка в 6-7 раз, а возводимые в этих странах объекты недвижимости на 60-70% приобретались иностранными инвесторами. Вполне очевидно, что ускоренная индустриализация не могла не требовать концентрации основных усилий "догоняющих" стран на некоторых определенных направлениях, однако не менее очевидны возможные негативные последствия такой стратегии.
Вторая важная группа обстоятельств связана с недопотреблением населения, обусловленным индустриальным типом "догоняющего" развития и создающим, по сути, непреодолимое препятствие для становления емкого внутреннего рынка. Известно, что развивающиеся страны, встававшие на путь "догоняющего" развития, имели низкий уровень материального благосостояния населения. Как правило, все они переходили к политике ускоренного индустриального роста в условиях, когда величина валового национального продукта не превышала 300 долл. на человека в год. В Малайзии он составлял не более 300 долл. в начале 50-х годов, в разрушенной войной Корее - около 100 долл. в конце 50-х, на Тайване - 160 долл. в начале 60-х, в Китае, двинувшемся по пути преобразований в 1978 году, - 280 долл., а во Вьетнаме уровень в 220 долл. был достигнут лишь к середине 80-х.
Именно низкий уровень доходов населения оказывался одним из условий ускоренной индустриализации, и для ее осуществления приходилось сдерживать подъем этого уровня. В середине 90-х годов, когда в развитых странах среднечасовая заработная плата промышленного рабочего составляла от 12 до 30 долл., в Корее и Сингапуре труд высоквалифицированного специалиста оплачивался из расчета не более 7 долл., а в Малайзии - 1,5 долл. в час. В Китае и Индии в это же время рабочие получали около 3, а во Вьетнаме - не более 1,5 долл. в день. Однако большинство исследований по проблемам современной конкуренции свидетельствует о том, что "компании, единственным преимуществом которых выступают низкие издержки производства, очень редко смещают с доминирующих позиций прежних лидеров [той или иной] отрасли"; это правило, на наш взгляд, в полной мере применимо не только к отдельным компаниям, но и к целым государствам. Развивающиеся страны не могут закрепиться на рынках постиндустриальных держав лишь на основе относительного примитивизма своей экономики; в то же время, не закрепляясь на этих рынках, они не способны получить стимулов для дальнейшего прогресса.
Третья группа обстоятельств, мимо которых также нельзя пройти в рамках нашего анализа, связана с преобладанием в "догоняющих" экономиках экстенсивных факторов развития, что существенно тормозит их хозяйственный прогресс. Выше мы подчеркивали, что стабильное развитие постиндустриальных держав в 90-е годы происходит на фоне нарастающего потребления их гражданами материальных и информационных благ и устойчивого снижения доли накопления в национальном доходе. В то же время в Юго-Восточной Азии имеет место диаметрально противоположная тенденция. Несмотря на и без того низкий уровень валового национального продукта на душу населения, страны региона были вынуждены значительную его часть направлять на развитие производства, так как индустриальный рост немыслим без пропорционального увеличения объема используемых ресурсов. В результате даже на относительно продвинутой стадии индустриализации, в начале 90-х годов, норма сбережений составляла на Тайване 24%, в Гонконге - 30, в Малайзии, Таиланде и Южной Корее - по 35, в Индонезии - 37, в Сингапуре - 47%, а в Китае доходила, по некоторым данным, до фантастического уровня в 50% валового национального продукта.
Но низкие доходы населения и высокая норма сбережения были не единственными источниками впечатляющего индустриального прорыва стран, взявших на вооружение доктрину "догоняющего" развития. Как и в любой аграрной стране, развивающееся промышленное производство предъявляло спрос на дополнительные рабочие руки, рекрутировавшиеся из среды крестьян и ремесленников. Рост доли промышленности в валовом национальном продукте сопровождался, что характерно, почти таким же повышением доли занятых в индустриальных отраслях в общей численности активного населения. В Сингапуре с 1966 по 1990 год этот показатель вырос с 27 до 51 %; в Южной Корее с начала 60-х по начало 90-х годов он повысился с 22 до 48%; на Тайване - с 17% в 1952 году до 40 в 1993-м. Параллельно в общей численности работающих росла доля женщин, а также повышалась продолжительность рабочего дня. В результате в Южной Корее и на Тайване в первой половине 90-х годов средняя продолжительность рабочего времени в индустриальном секторе достигала почти 2,5 тыс. часов в год, в то время как в большинстве европейских стран она законодательно была ограничена 1,5 тыс. часов.
Способствуя впечатляющим достижениям стран Юго-Восточной Азии на первом этапе их индустриального прорыва, такой характер численной экспансии промышленного рабочего класса формировал устойчивую зависимость местных экономик от низкого уровня цены рабочей силы; как следствие, когда в середине 90-х годов доходы населения стали расти, хозяйственные системы этих стран потеряли важнейшее свое конкурентное преимущество и оказались на пороге кризиса.
Все это говорит о том, что, несмотря на широкое использование технологических заимствований из постиндустриальных стран, азиатские экономики развивались вплоть до кризиса 1997 года исключительно экстенсивными методами. Если сравнить вклад фактора производительности в общую динамику роста валового национального продукта в различных странах в 50-е - 70-е годы, можно увидеть, что на Тайване при средних темпах роста в 9,4% посредством повышения производительности обеспечивалось лишь 2,6% прироста ВНП в год, в Южной Корее при темпах роста ВНП в 10,3% - всего 1,2%, в Сингапуре при ежегодном росте в 8,7% - только 0,2, тогда как во Франции эти показатели составляли 5,0 и 3,0%, соответственно.
Таким образом, несмотря на целый ряд фундаментальных различий, существующих между странами, которые предпочли первый, замкнутый, или второй, относительно открытый внешнему миру, пути "догоняющего" развития, методы, применяемые ими для ускорения индустриального прогресса, оставались весьма сходными. Поэтому мнение П.Кругмана, отмечающего, что "молодые индустриальные страны Азии, так же, как Советский Союз в 1950-е годы, добились быстрого роста главным образом за счет поразительной мобилизации ресурсов; их прогресс, как и развитие СССР в период высоких темпов роста, стимулировался в первую очередь небывалым увеличением затрат труда и капитала, а не повышением эффективности производства", следует признать объективно отражающим основное различие между постиндустриальным типом прогресса и практикой "догоняющего" развития.
Четвертая группа обстоятельств, существенно обостривших проблемы "догоняющих" стран, сопряжена с масштабным импортом капитала, сопровождавшим этот тип развития с его первых шагов. Еще в 50-е и первой половине 60-х годов США оказывали Южной Корее и Тайваню массированную экономическую помощь, размер которой составлял, соответственно, 5-6 и 10% валового национального продукта этих стран. Впоследствии приток западного капитала стал возрастать на коммерческой основе и оказался (особенно в 80-е и начале 90-х годов) столь активным, что прежние займы возвращались из новых, а инвесторы скупали ценные бумаги восточноазиатских компаний, подчас не анализируя даже детально их финансового положения. Безусловно, сами по себе иностранные инвестиции не могут и не должны рассматриваться как негативное явление; напротив, они представляют собой наиболее эффективный инструмент перенесения постиндустриальных производственных технологий в "третий мир". Однако в странах, вставших на путь "догоняющего" развития, экспансия иностранных инвестиций нередко становится причиной усугубления односторонности их экономики. С самого начала ускоренного развития Юго-Восточная Азия стала превращаться в сборочные цеха международных корпораций; известно, например, что в 80-е годы количество произведенных в Южной Корее компьютеров выросло в 20 раз, однако 95% из них было произведено по лицензиям; стоимость отечественных комплектующих не превышала 15%, а все установленное на них программное обеспечение было импортировано из-за рубежа. Обратной стороной иностранных инвестиций становится чудовищная зависимость от поставок комплектующих и технологий: к 1995 году импорт десяти новых индустриальных стран Азии составил 748 млрд. долл., что на 12 млрд. долл. превосходило импорт ЕС.
Путь, избранный в Юго-Восточной Азии, не только не предполагал постепенной переориентации на собственные силы, а, напротив, требовал все больших дополнительных инвестиций, и до поры до времени их приток нарастал. Только с 1987 по 1992 год объем прямых иностранных капиталовложений в малазийскую экономику вырос почти в 9 раз, в тайскую - от 12 до 15, в индонезийскую - в 16 раз. Поступление в эти страны гигантских средств (а темпы роста иностранных капиталовложений в 80-е и 90-е годы устойчиво превышали темпы роста валового национального продукта) делало фактически излишним повышение эффективности производства, ибо нарастал импорт технологических новшеств из-за рубежа. Как следствие, уже в середине 90-х годов наметилось снижение темпов роста, но для большинства инвесторов это прошло незамеченным: прямые капиталовложения иностранных компаний в страны региона за один лишь 1996 год составили 93 млрд. долл., увеличившись за пять предшествующих лет более чем в 3 раза.
Весьма характерно в этой связи и "головокружение от успехов", распространившееся в странах региона. Япония, Сингапур, Гонконг и Тайвань, ставшие лидерами "догоняющего" развития, настолько уверовали в правильность своей политики, что продолжали наращивать свои инвестиции даже тогда, когда рискованность этой практики стала очевидной. Это приводило к значительной переоцененности всех национальных активов и способствовало искусственному завышению спроса на землю, недвижимость и товары длительного пользования. В такой ситуации проблема эффективности производства отступала на задний план, а на авансцену выходили количественный рост, производство ради производства, расширение которого зависело от дополнительных инвестиций. Возник заколдованный круг, который рано или поздно должен был разомкнуться.
Важно также отметить, что на протяжении 90-х годов существенно менялась композиция инвестиций, направляемых в развивающиеся страны: в 1996 году, несмотря на бурное развитие фондовых рынков, суммарные капиталовложения в акции и коммерческие кредиты оказались меньше, чем прямые иностранные инвестиции; таким образом, постиндустриальный Запад перешел от политики извлечения спекулятивно высоких прибылей на развивающихся рынках к экспансии производственной деятельности. С этого момента промышленное развитие восточноазиатских стран в значительной мере стало развитием потенциала западных компаний, действующих в этих странах.
Пятая группа факторов, определивших несамодостаточность "догоняющего" развития, представляется нам особенно важной, поскольку под их влиянием сложилась зависимость "догоняющих" стран от экспорта собственной продукции. Концепция ориентированности на внешние рынки была и остается одной из основ азиатской модели индустриализации. Между тем она обладает как минимум двумя принципиальными недостатками. С одной стороны, исповедующие эту концепцию страны оказываются чрезвычайно уязвимыми со стороны изменений спроса на западных рынках; классический пример такой уязвимости дают последствия резкого сокращения спроса на сырьевые ресурсы в первой половине 80-х годов, жестоко ударившего по экономикам большинства стран "третьего мира" и предопределившего новый облик мировой хозяйственной системы в последние годы XX века.
С другой стороны, возникает потребность в жесткой протекционистской политике, в результате чего не только могут значительно завышаться внутренние цены (так, в конце 80-х годов цены на продовольственные товары были в Японии в среднем в 20 (!) раз выше, чем в США, что обходилось японским потребителям в 40 млрд. долл. ежегодно), но практикуется и откровенный демпинг на мировых рынках, призванный обеспечить прочность позиций для товаров той или иной страны на рынках постиндустриальных держав. Между тем в 90-е годы подобная политика перестала приносить плоды, так как поддержание высоких объемов экспорта требовало, во-первых, дополнительных (и притом малопроизводительных) инвестиций и, во-вторых, существенно повышало зависимость от изменений мировой конъюнктуры.
В результате "догоняющие" страны создают ситуацию, когда параметры их развития коренным образом отличаются от параметров "догоняемых" стран. В самом деле: доля продукции, поставляемой на экспорт постиндустриальными государствами, составляет не более 7-8% их ВНП, в то время как в Китае это 21,2%, в Индонезии - 21,9, на Филиппинах - 24,4, в Южной Корее - 26,8, в Таиланде - 30,2, на Тайване - 42,5, в Малайзии - 78,8%. Однако поистине фантастического уровня достиг этот показатель в Гонконге и Сингапуре, где он составил 117,3 и 132,9%, соответственно. Возведенный в абсолют, принцип экспортной ориентированности развивающихся экономик привел к тому, что в 80-е годы экономический рост Южной Кореи и Тайваня на 42 и 74%, соответственно, был обусловлен только американскими закупками промышленной продукции этих стран; для Бразилии американский импорт обеспечивал более половины, а для Мексики - почти 85% положительного сальдо торгового баланса.
Очевидно, что зависимость развивающихся стран от постиндустриального мира принимает вопиюще непропорциональный характер. Доля экспортных товаров этих стран, поставляемых в США, Западную Европу и Японию, колеблется, как правило, в пределах от 45 до 60%, в то время как в торговом обороте Франции и Италии доля экспорта в развивающиеся государства составляет 4,3%, Германии - 5,5, Великобритании - 7,7, США - 16,3, и только Япония поддерживает этот показатель на значительно более высоком уровне - 30,4%. Таким образом, в современных условиях потеря развивающихся рынков оказалась бы для постиндустриальных стран гораздо менее болезненной, чем сокращение поставок в Европу и США для "догоняющих" государств. Это и обнаружилось на практике в середине 90-х годов: если в 1995 году объем экспорта из Южной Кореи вырос более чем на 30%, из Малайзии - на 26, из Китая - на 25, а из Таиланда - на 23%, то соответствующие показатели в 1996 году составили уже 4,2, 4,0, 1,5 и 0,5%. В то же время оставалась исключительно большой их зависимость от поставок патентов и комплектующих; результатом стало финансирование промышленного развития за счет покрытия дефицита из долговых источников, а это свидетельствовало о близком и неизбежном кризисе. К 1996 году текущий дефицит платежного баланса стран Юго-Восточной Азии достиг 36,5 млрд. долл., увеличившись в течение одного года более чем на 10%, из которых почти две трети приходилось на долю Южной Кореи.
К середине 90-х годов хозяйственное развитие "догоняющих" стран, будь то государства Юго-Восточной Азии, страны Латинской Америки или экономики Восточной Европы, со всей отчетливостью продемонстрировало, что оно в полной мере зависит от импорта западных технологий и капитала и экспорта собственной продукции в постиндустриальные страны. Таким образом, даже апологеты "догоняющего" развития стали убеждаться, что догнать развитой мир можно настолько быстро и продвинуться на этом пути можно настолько далеко, насколько это будет угодно самому развитому миру.
И, наконец, шестая группа обстоятельств, важных в контексте этой главы, определяет абсолютную технологическую, интеллектуальную и культурную зависимость "догоняющих" стран от постиндустриального мира. Все эти страны имеют отрицательное сальдо в балансе торговли технологиями с Западом. Зачаточное состояние среднего класса не может служить основой для формирования социального слоя, в котором образованность воспринималась бы в качестве значимой ценности, а стремление к творчеству становилось бы настоятельной потребностью, как в постиндустриальных обществах. Хотя в Японии или Южной Корее почти все дети посещают сегодня школу, это остается, скорее, данью традиции, нежели диктуется внутренними мотивами; иначе чем объяснить, что 60% высших менеджеров американских компаний имеют докторские степени, а 30% японских управляющих даже не учились в колледже? В то же время в Китае и Индонезии только 45-50, а в Таиланде - менее 40% молодежи учится в средней школе. Более того; если во Франции 44% выпускников школ поступают в высшие учебные заведения, а в США этот показатель достигает 65%, то в Малайзии он не поднимается выше 12%; в результате в вузах обучается не более 5% молодежи в возрасте от 20 до 24 лет.
Таковы основные причины, обусловливающие несамодостаточность модели "догоняющего" развития, делающие ее внутренне противоречивой, неспособной вывести страны, взявшие ее на вооружение, из-под диктата постиндустриальных держав. Несколько особняком в этом ряду стоит еще одно важное обстоятельство, общее для всех "догоняющих" стран. Оно одновременно и проистекает из всех шести названных позиций, и обусловливает их; поэтому мы не можем поставить его в один ряд с ними и исследовать вне контекста развития каждой страны. Речь идет о совершенно особенной роли государства, неизбежно участвующего в любой мобилизационной схеме развития.
Роль государства
Роль этого фактора настолько велика, что в 80-е годы на Западе было введено в оборот понятие "developmental state", призванное обозначить государство, проповедующее и обеспечивающее ускоренное развитие. Однако уже к середине 90-х стало очевидно, что теоретические конструкции, выстраиваемые вокруг этого понятия, не дают ответа на многие вопросы, в том числе и такие принципиальные, как: какие сектора экономики в наибольшей мере выигрывают в рамках данной модели, на какие социальные слои должна опираться подобная государственная машина и, наконец, способна ли она обеспечить переход к естественному, самовоспроизводящемуся развитию, не предполагающему искусственной стимуляции.
В последние годы все чаще отмечается, что, сколь бы активными ни были усилия государства, направленные на обеспечение быстрого хозяйственного роста, "ни одна страна в мире еще не добивалась подлинного развития на пути осуществления отдельных проектов"; мы также полагаем, что современное постиндустриальное общество может сложиться лишь на путях естественного, если угодно - гармоничного, хозяйственного прогресса, идущего параллельно с изменением социальных отношений и мотивов человеческой деятельности, и, таким образом, оно формируется эволюционным путем, а не может быть построено по плану, заранее предложенному единым хозяйствующим центром.
Практика показывает, что вмешательство государства в экономику развивающихся стран происходило по целому ряду направлений. Именно государство, находясь у истоков "догоняющего" развития, определяло важнейшие приоритеты хозяйственной политики; именно оно, применяя как ограничения, так и субсидии, в значительной мере вмешивается в дела частных компаний, изменяя реальные соотношения цен и искусственно выдвигая на первый план те или иные конкретные отрасли промышленности или программы развития. Достаточно вспомнить, как в начале 60-х годов министерство внешней торговли и промышленности Японии создало объединение, в которое вошли такие гиганты, как Sony, Hitachi, Toshiba, NEC и Mitsubishi, и выдало новому консорциуму гигантский льготный кредит, что стало началом японской компьютерной индустрии. Именно государство поощряло недопотребление, либо инициируя приток средств населения в контролируемые им банки, либо запуская политику управляемой инфляции, снижавшей покупательную способность населения. Так, в Индонезии с 1990 по 1995 год номинальный размер минимальной заработной платы рос на 10% в год, но ее долларовый эквивалент оставался практически неизменным, составляя 30 центов в час; нечто похожее имеет место и в Китае.
Государство более всего было ответственно за экстенсивные методы индустриального развития, проповедовавшиеся в Азии. Достаточно вспомнить, что корейское правительство осознанно проводило политику дотирования крупнейших предприятий, несмотря на низкую эффективность их деятельности: к примеру, в начале 80-х годов более 70% всех кредитных ресурсов направлялось в несколько крупнейших корпораций, отличавшихся минимальной рентабельностью (в 1988 году при объеме продаж в 32 млрд. долл. прибыль Samsung составила всего 439 млн. долл., что соответствует уровню рентабельности в 1,5%); на Тайване в 80-е годы кредиты на развитие экспортных производств выдавались под проценты, которые были вдвое ниже межбанковской ставки и почти в четыре раза ниже средней цены кредитов, сложившейся на рынке. Государство стимулировало приток иностранных инвестиции, и оно же предпринимало меры по ограничению свободной конкуренции на внутренних рынках. Наконец, государство создало огромную малоэффективную бюрократию (в относительно благополучной Японии, например, на 170 тыс. фермеров приходится 420 тыс. управленческих работников низового уровня и 90 тыс. персонала министерства по делам сельского хозяйства и рыболовства), которая сплошь и рядом оказывается тормозом хозяйственного развития или прямой угрозой экономической безопасности страны (достаточно вспомнить пример организации целой сети полугосударственных компаний в Индонезии, позволившей семье президента Сухарто сколотить самое большое состояние в Азии, достигающее, по некоторым оценкам, 40 млрд. долл.). Кризис, начавшийся в странах региона в 1997 году, в гораздо большей мере, чем о чем-либо другом, свидетельствовал о неэффективности и нежизнеспособности этатистской модели индустриального прогресса, казавшейся оптимальной еще несколько лет тому назад.
В заключение следует повторить: постиндустриальное общество не может быть построено; единственным путем его формирования является эволюционное развитие, происходящее на собственной основе, причем важнейшим его компонентом является раскрытие личностного потенциала граждан, достигших высокого уровня материального благосостояния.
Там, где постматериалистические ценности приносятся в жертву индустриальному развитию, такое общество также не может появиться на свет. Драматизм же современной ситуации заключен в том, что ни одна из стран, способных сегодня двинуться по пути "догоняющего" развития, не может самостоятельно выработать и контролировать те объемы информации и знания, опираясь на которые идут вперед страны Европы и США, а десятилетия заимствования новых технологий не порождают технологических прорывов. Догнать постиндустриальное общество индустриальными методами невозможно.
Заключение
Достижения постиндустриальных обществ очевидны и бесспорны. Впервые в истории человечества возникает хозяйственная система, для которой основным ресурсом становятся информация и знания; на этой основе радикально сокращается негативное воздействие хозяйственного прогресса на среду обитания людей. Для большинства населения западного мира исчезает необходимость постоянно бороться за поддержание достигнутого жизненного уровня; в обществе утверждается развитая система социальных гарантий. Формируется новая система общественных отношений, в которой основными критериями отнесения человека к высшему или низшему классу постиндустриального социума являются его творческий потенциал, личные способности к усвоению знаний, оперированию информационными потоками.
В то же время успехи постиндустриальных обществ, возвысившие значимость творчества и знаний, резко обесценили не только все ранее известные материальные факторы производства, но и массовые потребительские блага. Возможности безграничного потребления информации и знаний создали постиндустриальным государствам бесконечно емкий рынок, но в то же время существенно сократили емкость рынков для продукции развивающихся стран. Начиная с середины 80-х годов государства "третьего мира" стали реципиентами иностранных промышленных производств, сборочными цехами международных корпораций. При этом все они попали в положение, из которого нет и не может быть выхода на "столбовую дорогу" постиндустриального прогресса. Производя и поставляя в "первый мир" массовые промышленные товары, развивающиеся страны используют для их создания дешевые ресурсы и рабочую силу, находящуюся в их распоряжении; следовательно, они вывозят товары, количество которых сокращается прямо пропорционально объему экспорта, и при этом поддерживают доходы своих работников на относительно низком уровне, сохраняющем их конкурентоспособность.
Напротив, постиндустриальные государства экспортируют в первую очередь информационные и знаниеемкие продукты, высокотехнологичное оборудование и патенты, то есть передают "третьему миру" неисчерпаемые ресурсы, количество которых в самом постиндустриальном мире не уменьшается - как бы ни увеличивался их экспорт. Более того; производство подобных благ требует постоянного совершенствования квалификации работников и, следовательно, предполагает рост их материального и духовного потребления. Глобализация стала весьма эффективным инструментом установления единых общемировых стандартов производства; тем самым она вызвала у развивающихся стран необходимость постоянно подстраиваться под нужды постиндустриального мира и, следовательно, все интенсивнее экспортировать свои товары, обменивая их на новые информационные технологии.
Безусловно, в любой стране, в том числе и в постиндустриальной, существует и модернизируется индустриальный сектор хозяйства. Это дает нам основания говорить о возможности "догоняющего" развития, сокращающего разрыв именно в этой области по мере того, как прежнее малоэффективное индустриальное производство в развивающихся странах становится более совершенным на основе применения передовых технологий. Однако отсюда следуют два очевидных вывода: с одной стороны, сокращение разрыва возможно, но устранение его нереально; с другой - даже сокращение разрыва может быть осуществлено только при активном заимствовании технологических достижений развитых стран. Таким образом, накануне XXI века идеологи "догоняющего" развития должны наконец понять, что название отстаиваемых ими теорий происходит от слова "догонять", а не "догнать".
В подобной ситуации страны "третьего мира" оказываются перед сложным выбором. Одна из возможностей заключается в том, чтобы пойти по пути копирования достижений западных обществ. В таком случае велика вероятность, что эти государства получат поддержку постиндустриального мира, интегрируются в структуры постиндустриальной цивилизации и хотя вряд ли "догонят" наиболее развитые страны в обозримом будущем, тем не менее обеспечат себе устойчивое развитие, социальную стабильность и высокую степень безопасности от внешних и внутренних конфликтов. Наиболее ярко такая тенденция проявилась в Европе, где члены Европейского Союза активно инкорпорируют в свои ряды бывшие социалистические государства; менее заметна она в Юго-Восточной Азии, где быстро развивающиеся страны хотя и все более явно движутся в фарватере США и Японии, тем не менее не вступают в наднациональные организации, подобные ЕС. В случае движения по такому пути развивающиеся страны de facto обменивают свой суверенитет на экономическое развитие, передавая его наднациональным структурам постиндустриального мира и получая от них мощный толчок, активизирующий хозяйственный прогресс.
Другую возможность демонстрируют те развивающиеся страны, которые, наблюдая нарастающую неравномерность мирового развития и стремясь противостоять давлению со стороны постиндустриальных держав, избирают политику опоры на собственные силы и решаются идти путем возрастающей самоизоляции. Изоляционизм, как правило, порождает тоталитарные режимы, усиливает роль военных и повышает расходы на непроизводительные нужды - от самообогащения правителей до борьбы с собственным народом. Рано или поздно такие страны заходят в экономический тупик, разрушают свой человеческий потенциал и не вызывают в этой связи ничего, кроме жалости и сочувствия.
Исторической миссией постиндустриального общества является приобщение развивающихся стран к современным стандартам производства и современному уровню жизни. Развитые государства могут решить эту задачу, так как располагают для этого гигантскими материальными и информационными ресурсами. Развитые государства должны решить эту задачу, так как дальнейшая поляризация в современном мире породит множество не только социальных, но и экологических проблем, угрожающих самому существованию человечества. Опасности, исходящие от разделенности цивилизации на богатые и бедные страны, ничуть не меньше тех, что исходят от народа, разделенного на противостоящие социальные группы. В 1962 году в речи, произнесенной в Американском университете, президент Дж.Ф. Кеннеди сказал: "Если свободное общество не сможет помочь тому множеству людей, которые сегодня бедны, оно не сможет спасти и тех немногих, кому выпало стать богатыми". Однако средством помощи, о которой говорил Дж.Ф. Кеннеди, в современных условиях может стать непосредственное распространение юрисдикции постиндустриального мира на развивающиеся страны.
Мы не будем в этих заключительных ремарках подробно оценивать положительные и отрицательные стороны различных вариантов подобной интеграции; отметим лишь, что последние несколько десятилетий показывают нам пример взвешенного и сбалансированного подхода, представленный историей Европейского сообщества. В рамках объединенной Европы сегодня на практике воплощается модель постепенной экспансии постиндустриального мира. На первых ее этапах важнейшей задачей остается гармонизация отношений между самими развитыми государствами, что может быть осуществлено только по мере взаимопроникновения их культур, унификации норм права и законодательства, формирования лояльности отдельных наций друг к другу, осознания конгломерата относительно разнородных стран как объединенной единой великой миссией общности.
Затем начинается внешняя экспансия, которая в данном случае осуществляется согласно строгим правилам. Во-первых, Европейский Союз обладает всеми атрибутами суверенного государства: парламентом, исполнительной комиссией и верховным судом; в ближайшем будущем может последовать создание совместных вооруженных сил и принятие единого гражданства. Во-вторых, прерогативы национальных правительств уже сегодня подчинены единой политике; лучше всего это прослеживается на примере процесса перехода к единой европейской валюте, в ходе которого правительства и центральные банки стран-участниц предприняли ряд согласованных мер, часть из которых не вполне соответствовала их национальным интересам. Только имея практику принесения национальных интересов в жертву интересам сообщества, можно требовать такого же типа поведения от других стран; и нельзя не отметить, что США вряд ли станут центром подобного же объединения, так как никогда не были замечены ведущими себя схожим образом. С этих позиций страны ЕС формулируют условия вступления новых кандидатов; важнейшим из них является de facto отказ от элементов суверенитета в пользу единых европейских структур, переход на единую валюту, унификация таможенного и экономического законодательства, допущение свободной конкуренции на всем едином хозяйственном пространстве. Приобщение к постиндустриальной цивилизации, получение прав граждан ЕС, доступ к экономическому потенциалу единой Европы "покупается" утратой части прав национального государства. Важнейшим позитивным элементом европейского опыта мы также считаем расширение Союза не столько за счет стран, с которыми у его членов существуют наиболее тесные экономические отношения (в таком случае Алжир и Марокко были бы гораздо ближе к вступлению в ЕС, чем, скажем, Эстония или Словакия), сколько за счет государств, тяготеющих к большинству западноевропейских наций в силу особенностей своей истории и культуры. Мы считаем возможным еще раз повторить, что пример Европейского Союза представляется нам оптимальным путем распространения постиндустриальных тенденций на относительно близкую периферию.
В начале нашей книги мы рассматривали различные теории ускоренного социального прогресса и отмечали среди них концепцию, по иронии судьбы получившую название "депендьентизма". Ее сторонники утверждали, что страны "периферии" зависимы в своем развитии от государств "центра", так как в течение столетий последние искусственно замедляли развитие первых. С подобным тезисом можно соглашаться или не соглашаться, однако следовало бы в заключение обратить внимание на то, что эра подлинного, а не потенциального, "депендьентизма" находится не позади, а в будущем; именно в XXI веке развивающиеся страны в полной мере ощутят свою зависимость от постиндустриальной цивилизации, зависимость, которую не смогут отменить или преодолеть никакие внутренние усилия, направленные к обеспечению "догоняющего" развития.
Этот вывод хотелось бы проиллюстрировать следующим примером, в котором, на наш взгляд, находит отражение ситуация, сложившаяся в мире к концу XX столетия. Технологические достижения сделали постиндустриальные страны подобными катеру, уверенно движущемуся по течению реки, олицетворяющей прогресс. Развивающиеся государства похожи на гребные лодки, и любое движение вперед дается им неизмеримо труднее, причем у них есть три варианта движения. Во-первых, они могут попросить команду катера взять их на буксир, и в этом случае они двинутся фактически с той же скоростью, не приближаясь к развитым странам, но и не отставая от них; возможно, что дополнительные усилия будут способствовать даже сокращению разрыва, но, как мы отмечали выше, не его устранению. Во-вторых, они могут продолжить движение в том же направлении, что и цивилизованный мир, однако, опираясь на собственные силы; в таком случае через некоторое время они, безусловно, окажутся на том месте, где недавно был моторный катер, но сам он давно уже скроется за излучиной реки. И, наконец, в-третьих, они могут избрать противоположный путь и, гордясь своими особенностями и спецификой исторического опыта, повернуть против течения; в этом случае они будут оставаться на месте или идти вспять, полностью теряя надежду на сколь либо оптимистичное будущее. Какой из этих вариантов развития представляется предпочтительным, вряд ли стоит объяснять.
Владимир Мау
Посткоммунистическая Россия в постиндустриальном мире: проблемы догоняющего развития Отправной точкой для нашего анализа является достаточно очевидный тезис о том, что в последней трети ХХ века СССР столкнулся с кризисом индустриальной системы и в настоящее время перед Россией стоит задача продвижения в направлении постиндустриального общества. Поскольку же имеет место существенное технологическое и экономическое отставание России от наиболее передовых стран (что измеряется показателями среднедушевого ВВП или производительности труда), то перед нами со всей остротой встает проблема преодоления этого разрыва, или догоняющего развития.
Таким образом, на рубеже ХХ-XXI вв. Россия столкнулась с вызовами, схожими с теми, которые стояли перед ней на рубеже XIX-XX вв. Впрочем, в отличие от ситуации столетней давности, в настоящее время поднимается вопрос не о догоняющей индустриализации, а о догоняющей постиндустриализации. Именно в этом состоит ключевая долгосрочная проблема развития российского общества. И именно решение задачи сокращения и преодоления отставания от наиболее развитых стран мира может и должно стать центральной идеей, объединяющей общество, его элиту и различные группы интересов.
Мы должны с самого начала ограничить объект нашего исследования именно проблемами специфики догоняющего развития в индустриальном и постиндустриальном мире. Хотя термин "догоняющее развитие" не вполне удачен. Он неточно характеризует те задачи, которые должна решать страна. Экономическая история свидетельствует, что преодоление отставания, выход на передовые экономические рубежи требует не повторного прохождения всех стадий технического прогресса, характерных для развитых стран, но социально-экономического прорыва, основанного на усвоении и переработке технологического, социального, организационного опыта, накопленного развитыми странами. Строго говоря, точнее говорить не о догоняющем развитии, а о стратегии прорыва. Догоняющее развитие как исторический феномен Во-первых, социально-экономическое отставание можно рассматривать лишь применительно к эпохе экономического роста, то есть начиная примерно с конца XVI в.
И совсем по-другому стоит задача, когда имеет место экономический рост, изменяющий условия жизни практически каждого поколения людей. Здесь догоняющая страна должна не просто развиваться, но развиваться быстрее передовой. Кроме того, недостаточно просто воспринимать и адаптировать достижения последней, поскольку такой путь в лучшем случае позволит не увеличивать разрыв, но искать и находить способы (институты, механизмы), не известные более развитой стране. В этом состоит первое правило догоняющего развития - нельзя просто следовать путем наиболее развитой страны.
Во-вторых, проблема отставания возникла лишь на определенном этапе роста, когда произошла дифференциация отраслей и стало ясно, что разные сектора экономики вносят неодинаковый вклад в укрепление экономической (следовательно, и политической, и военной) мощи данной страны. Это не было очевидным практически вплоть до XIX в. Во всяком случае, для А. Смита проблема отставания выступает лишь как количественная, но не структурная. Как известно, А. Смит не видел особой роли промышленности - для него приоритетной отраслью было сельское хозяйство. И это неудивительно, потому что в его эпоху именно аграрные монархии являли собой образцы наиболее сильных и процветающих государств. И именно поэтому Смит считал необходимым проводить такую экономическую политику, которая обеспечивала бы развитие в каждой стране тех секторов, где есть сравнительные преимущества в международном разделении труда. Именно максимально эффективное раскрытие внутренних ресурсов страны представлялось ему главным условием благополучного развития. Эти рекомендации были, таким образом, практически полностью лишены структурного компонента, тех или иных отраслевых приоритетов. Лишь XIX век продемонстрировал, что проблема отставания является в значительной мере структурной, то есть предполагает выделение передовых отраслей и секторов на данной фазе экономического развития. Отсюда следует второй урок: догоняющее развитие всегда предполагает проведение глубоких структурных реформ.
В-третьих, характеристики отставания существенно различаются на разных этапах технологического развития цивилизации. Понятие передовой и отсталой отрасли меняется по мере развития общества. Одна и та же отрасль может из важнейшей предпосылки роста становиться его тормозом (классическим примером является история угольной промышленности). Но в самом общем виде здесь имеет смысл говорить о различии между пониманием отсталости в индустриальном обществе (в сравнении с традиционным) и в постиндустриальном обществе (в сравнении с индустриальным). Именно поэтому возможно и вполне естественно не только превращение отсталой страны в передовую, но и передовой страны в отсталую.
Отставание страны может характеризоваться как количественными, так и качественными индикаторами, причем исключительно важна их взаимосвязь. Наиболее общими количественными характеристиками уровня социально-экономического развития являются, естественно, показатели среднедушевого ВВП - его абсолютный уровень и темпы роста.
Но чисто количественные изменения в показателях уровня экономического развития (включая ВВП) нельзя абсолютизировать еще и потому, что серьезные структурные сдвиги могут сопровождаться падением производства. Напротив, рост объемов производства, даже некоторое ускорение темпов роста может происходить и в условиях начинающегося экономического кризиса. Примером тому может служить опыт позднего СССР: в 1970-е годы количественные показатели роста были хотя и невысокими, но выглядели вполне прилично на фоне стагфляции в западном мире, а после провозглашения политики "ускорения" темпы роста в 1987-1988 гг. даже несколько возросли. Однако, несмотря на статистическое "благополучие", углублялось качественное отставание от Запада и нарастание системного кризиса советского коммунизма.
Для характеристики происходящих в стране процессов (преодоления или сокращения разрыва) могут также использоваться специфические индикаторы, показательные именно для данной фазы социально-экономического развития. Скажем, для периода ранней индустриализации показательными являются количество промышленных предприятий и число занятых на них, применение машин. В эпоху зрелого индустриального общества (когда главным фактором роста эффективности производства была экономия на масштабах) важными индикаторами выступала концентрация капитала и труда, насыщение производства машинами и механизмами, уровень производства угля, чугуна, стали, цемента (в абсолютном выражении и на душу населения). Напротив, в современном раннем постиндустриальном обществе высокий уровень концентрации отраслей, являвшихся предметом гордости индустриальной эпохи, оказывается уже тяжелым бременем (как экономическим, так и социальным), а на передний план выходят показатели, характеризующие развитие высоких технологий, темпы обновления производства, уровень развития социальной сферы (особенно образования и здравоохранения) и вообще сферы услуг.
Особенности анализа догоняющего развития в постиндустриальную эпоху
Существует ряд специфических факторов, существенно затрудняющих анализ догоняющего развития применительно к постиндустриальному миру.
Первое. Постиндустриальное общество находится только в процессе своего становления. Его основные, конституирующие черты, возможно, еще не проявились полностью. Пока даже трудно определенно сказать, в какой мере современное общество несет в себе постиндустриальные признаки.
Второе. Ситуация усугубляется отсутствием вообще какого бы то ни было опыта догоняющего развития в постиндустриальном мире. То есть отсутствует сам феномен, который мы намерены анализировать. Все наиболее успешные примеры догоняющего развития (в том числе и за последние пятьдесят лет) относятся к принципиально иному классу проблем - к трансформации традиционных обществ в индустриальные. Более того, как показывают события последнего десятилетия, пример индустриального скачка этих обществ вовсе не гарантирует им успешную адаптацию к вызовам постиндустриальной эпохи. Быстрый рост Японии и стран Юго-Восточной Азии натолкнулся к началу 1990-х годов на серьезные препятствия, связанные как раз с ограниченностью индустриальной модели роста, и их неспособностью (во всяком случае, пока) перейти в постиндустриальную систему координат. Можно предположить, что с серьезными проблемами такого же рода столкнется позднее и быстро растущий сейчас Китай.
Третье. Сама специфика постиндустриальной системы (в той мере, в какой мы сейчас с ней знакомы) приносит дополнительные аналитические трудности. Важнейшей характеристикой этой системы является очевидное усиление неопределенности всех параметров жизнедеятельности общества. Это связано с двумя особенностями постиндустриального общества, радикально отличающими его от общества индустриального. Во-первых, происходит резкое увеличение динамизма технологической жизни, что обусловливает столь же резкое сужение временных горизонтов экономического и технологического прогноза. Во-вторых, можно говорить о практически безграничном росте потребностей и соответственно резком расширении возможностей их удовлетворения (как в ресурсном, так и в технологическом отношении). Все это многократно увеличивает масштабы экономики и одновременно резко индивидуализирует (можно сказать, приватизирует) ее - как потребности, так и технологические решения становятся все более индивидуальными, что и обусловливает повышение общего уровня неопределенности.
Динамизм предполагает отказ от отраслевых приоритетов, устанавливаемых и поддерживаемых государством. Проблема здесь состоит не в общей неэффективности государственного вмешательства в хозяйственную жизнь, а в изменении самих принципов функционирования экономической системы. Если в индустриальную эпоху можно было наметить приоритеты роста на 30-50 лет и при достижении их действительно войти в число передовых стран (что и сделали в свое время сперва Германия, а потом Япония и СССР), то теперь приоритеты быстро меняются. Скажем, можно попытаться превзойти весь мир по производству компьютеров на душу населения, разработать программы производства самых лучших в мире самолетов и телефонов, но к моменту их успешного осуществления выяснится, что мир ушел далеко вперед. Причем ушел в направлении, о существовании которого при разработке программы всеобщей компьютеризации никто и не догадывался. Поэтому главными в наступающую постиндустриальную эпоху являются не "железки" (пусть даже и из области пресловутого "хай-тека"), а информационные потоки. Злоупотребление государства пресловутым стратегическим планированием есть "пагубная самонадеянность" (если использовать выражение Ф. Хайека) и может привести лишь к консервации отставания.
Тем самым проблема выявления сравнительных преимуществ страны становится гораздо более значимой, чем в условиях индустриализации. Вновь, как и на ранних стадиях современного экономического роста, необходимо отказаться от заранее заданных и предопределенных секторов прорыва и ориентироваться на выявление тех факторов, которые наиболее значимы для данной страны при данных обстоятельствах.
Индивидуализация обусловливает важность децентрализации. Если для индустриального общества важнейшей характеристикой была экономия на масштабах, то в постиндустриальном мире роль ее все более сокращается. Разумеется, там, где остается массовое типовое производство, сохраняется и экономия на масштабах, сохраняется и роль крупнейших централизованных фирм. Но по мере того как на первый план выходят наука и возможности ее практического применения в экономической и социальной жизни, снижается и возможность экономии на масштабах, а за этим и созидательный потенциал централизации. Крах советского строя в значительной мере был связан с тем, что основанная на централизованном принятии решений система оказалась в принципе неспособной решить задачу "превращения науки в непосредственную производительную силу общества", хотя об этом с 1970-х годов постоянно говорилось на съездах КПСС. Роль государства в решении задач догоняющего развития С учетом всех перечисленных выше факторов и ограничений можно попытаться сформулировать контуры практической политики, которые обеспечивали бы в настоящее время решение задач догоняющего развития.
Традиционно политика догоняющего развития предполагает выполнение государством специфических функций, которые, собственно, и делают возможным преодоление разрыва с более развитыми странами. Вопрос о роли государства всегда вызывал особенно острые дискуссии, поскольку всегда выходит за рамки теоретической полемики и непосредственно отражает политическую борьбу, ведущуюся во всяком обществе, осознающем проблему своей отсталости и не желающем смириться с подобным положением дел. По нашему мнению, базовые ориентиры (методологические принципы) исследования данной проблемы содержатся в работах А. Гершенкрона, хотя они (эти ориентиры), естественно, должны претерпеть существенную трансформацию, чтобы стать приложимыми к проблемам развития современного общества.
Гершенкрон выделяет два аспекта деятельности государства в догоняющем обществе - "негативный", и "позитивный. Если первая группа факторов создает общую основу для структурной трансформации и ускоренного экономического роста, то вторая представляет собой набор социально-экономических обстоятельств, трансформирующих рост из принципиально возможного, потенциального, в реальный.
"Негативная" роль государства, по Гершенкрону, состоит в ликвидации препятствий к экономическому росту: создание благоприятной среды, снятие институциональных ограничений, обретение страной политической стабильности. Конкретный набор действий зависит здесь от обстоятельств исторического развития страны, от наличия или отсутствия факторов, сковывающих экономическое развитие на данном уровне развития производительных сил. Причем очень часто речь идет об обстоятельствах, ранее созданных самим же государством.
К "позитивным" предпосылкам относится комплекс специальных мер по стимулированию ускоренного развития. Они не менее разнообразны и по сути выступают как определенные институты, обеспечивающие экономический рост. В разных странах и в разные эпохи важнейшими для роста институтами могли быть инвестиционные банки (в Германии) или прямое государственное участие в экономической жизни (в России конца XIX - начала XX вв.).
С чем же связана значительная позитивная роль государства в решении задач догоняющего развития? Возможны два варианта ответа на этот вопрос. Гершенкрон, основываясь исключительно на опыте индустриализации, объяснял ее уровнем отсталости страны: чем сильнее отсталость, тем активнее должно вмешиваться государство непосредственно в хозяйственный процесс. По мере преодоления отсталости роль государства может несколько ослабевать, оно, скажем, уступает место банкам, как это было в относительно более развитой Германии. Другой ответ на вопрос о масштабах государственного вмешательства связан с опытом последних десятилетий ХХ в.; он позволяет предположить, что роль государства в немалой степени зависит и от этапа общественно-экономического развития, существенно различаясь в индустриальном и постиндустриальном мире. На этой стороне дела остановимся подробнее.
Отличие позитивной роли государства в индустриальном и постиндустриальном мире связано в первую очередь с характером производительных сил той или иной эпохи. Их качественное различие, о котором шла речь в предыдущем разделе, предопределяет расхождение (точнее, противоположность) принципов поведения государственной власти в области решения задач технологического прорыва. В индустриальном обществе центральным вопросом государственной политики является концентрация ресурсов на прорывных направлениях технического прогресса, мобилизация всех сил и средств, доступных данному обществу. Принципиально иной уровень технологической неопределенности делает такого рода политику в постиндустриальном обществе невозможной и неэффективной. Вместо концентрации ресурсов главной задачей становится обеспечение максимальной адаптивности общества и каждого экономического агента, создание такой политической и правовой среды, в которой все они ориентированы на активное выявление и максимально полное удовлетворение интересов и потребностей своих контрагентов (друг друга).
Определим набор экономико-политических условий, способствующих, как нам представляется, решению задач догоняющего развития в постиндустриальном обществе. Иными словами, речь пойдет о некотором перечне позитивных аспектов государственной политики в современном мире.
Политический режим. Прежде всего, встает вопрос об обеспечении политической стабильности и адекватности политического режима, стоящим перед данной страной задачам. Экономистами и политологами подробно проанализирована связь между социально-экономическим и политическим развитием. Но, по-видимому, существует также связь между уровнем социально-экономического развития общества и политическим режимом, наиболее благоприятным для преодоления разрыва с наиболее развитыми странами. Иными словами, тип решаемых задач связан определенным образом с этапом (уровнем) социально-экономического развития, и поэтому политический режим, оптимальный для догоняющей индустриализации и постиндустриализации, должен различаться.
Достаточно очевидно, что если индустриальный прорыв отсталых стран требовал авторитарных режимов, способных сконцентрировать силы и средства на приоритетных направлениях, то постиндустриальный прорыв возможен лишь в условиях устойчивой демократии. В работах последнего десятилетия было показано, как и почему экономический рост формирует общую основу для утверждения политической демократии и гражданских свобод. Однако в обществе, развитие которого основано на движении информационных потоков и индивидуализации потребностей, не менее важна и обратная связь: для современного экономического роста нужны соответствующие политические предпосылки - институты, гарантирующие свободу (политическую, интеллектуальную) и собственность (опять же не только и даже не столько на материальные продукты, сколько интеллектуальную собственность).
Обеспечение адаптивности общества предполагает раскрытие творческой активности всех агентов и вряд ли достижимо при подавлении их инициативы - как экономической, так и политической. Свобода творчества, свобода информационных потоков, свобода включения индивидов в эти потоки является важнейшей предпосылкой прорыва. Иными словами, необходимо создание политических и экономических условий, благоприятных для развития в стране интеллекта. Перефразируя известный штамп советских времен, можно сказать, что свобода превращается в непосредственную производительную силу общества. В настоящее время (на современном этапе развития производительных сил) связь адаптивности и либеральной демократии выглядит достаточно очевидной.
Еще одно политическое обстоятельство, которое должна обеспечивать власть и которое является важным при любом типе догоняющего развития, состоит в поддержании консенсуса (единства взглядов) по базовым принципам и ориентирам развития между основными группами и социальными слоями, особенно в рамках политической, хозяйственной и интеллектуальной элиты страны. Речь идет о необходимости формирования и поддержания общности представлений элиты о желательных направлениях и перспективах национального развития.
Собственность. Формирование адекватной системы отношений собственности является еще одной фундаментальной задачей власти. Применительно к постиндустриальному обществу речь должна идти о гарантиях прав частной собственности, что непосредственно связано с обеспечением условий для творческой личности. Это достаточно общее утверждение должно находить реализацию в ряде конкретных аспектов функционирования отношений собственности.
Особую сложность здесь представляют проблемы функционирования и обеспечения прав интеллектуальной собственности. Достаточно распространено предположение о том, что обеспечение строжайшего соблюдения прав интеллектуальной собственности является одним из главных условий постиндустриального прорыва. Вместе с тем есть и работы, отстаивающие противоположный тезис: быстрый рост в мире постиндустриальных ценностей требует максимально полного снятия ограничений на движение информации, а значит, и отказа от права частной собственности на продукты интеллектуального труда.
Пока эта дискуссия носит довольно умозрительный характер поэтому, максимум, что мы можем, так это высказать некоторое предположение: для стран-пионеров постиндустриализации защита прав интеллектуальной собственности была весьма важна (или даже играла критическую роль), тогда как для догоняющего развития в эту эпоху значительную роль играют простота и максимальная доступность информационных ресурсов (сведений о новых явлениях и технологиях). Тем более что сроки эффективного использования нового знания резко сокращаются из-за ускорения научно-технического прогресса и распространения информации.
Экономическая свобода. Политическая свобода в постиндустриальном мире неотделима от свободы экономической. Статистическим показателем, более или менее адекватно отражающим уровень экономической свободы, может служить бюджетная нагрузка в ВВП. Вывод о необходимости обеспечения достаточно низкой бюджетной нагрузки (порядка 20-25% бюджета расширенного правительства в ВВП) для достижения высоких темпов роста остается предметом дискуссии с точки зрения как адекватности его измерения, так и применимости данного индикатора в динамическом анализе (ускоряется ли рост при снижении бюджетной нагрузки?). Анализ существующего (хотя и достаточно ограниченного) опыта развития постиндустриального мира позволяет сделать пока лишь два вывода.
Во-первых, для решения задач догоняющей постиндустриализации бюджетная нагрузка должна быть, по-видимому, ниже, чем у стран-пионеров. В этом состоит существенное отличие от догоняющей индустриализации, для которой характерна более высокая концентрация ресурсов в бюджете именно догоняющих стран. Более низкая бюджетная нагрузка корреспондирует с высокой технологической и экономической неопределенностью: относительно большие ресурсы должны оставаться в руках частных субъектов экономической жизни.
Во-вторых, бюджетная нагрузка является проблемой не только количественной, но и структурной. Важны не только цифры, характеризующие масштабы государственного вмешательства, но и направления использования этих средств. Так, более развитая система образования является важнейшим фактором постиндустриализации, а это требует соответствующих государственных расходов.
Заимствование институтов. Догоняющее развитие предполагает формирование новой системы институтов. Сложность, однако, состоит в невозможности прямого и однозначного заимствования институтов, сформировавшихся в странах-пионерах. Некоторые из этих институтов играют, так сказать, универсальную роль, то есть важны для устойчивого функционирования любого развитого общества. Но далеко не все они способны играть однозначно позитивную роль в преодолении разрыва в социально-экономическом развитии. В ряде случаев институт, доказавший свою эффективность в развитом обществе, может быть тормозом на пути ускоренного развития отсталой страны. И напротив, вроде бы устаревшие институты подчас играют роль фактора, ускоряющего рост. Наконец, далеко не всегда институты, вроде бы способные обеспечить экономический рост, приживаются в иной социальной или культурной среде.
В общем плане можно разграничить: (1) институты, важные для устойчивого функционирования экономики в современном обществе; (2) институты, характерные для развитого общества, но препятствующие решению задач догоняющего развития; (3) институты, отсутствующие в передовых странах, но обеспечивающие решение задач догоняющего развития. Это разграничение весьма условно. На разных этапах экономического развития и в разных странах значение отдельных институтов может быть прямо противоположным. Наиболее яркими примерами являются частная собственность и конкуренция, ограничение которых было типично для догоняющего развития в эпоху зрелого индустриализма, тогда как в постиндустриальном обществе гарантии частной собственности и стимулирование конкуренции оказываются (или могут оказаться?) важными факторами прогресса.
Структурная политика. В постиндустриальном мире конкуренция вновь становится значимым фактором экономической жизни, из чего следует вывод о необходимости ограничения роли индивидуальных хозяйственных решений государственной власти (то есть прямого вмешательства государства в хозяйственную жизнь) и повышении роли решений универсальных. Государство должно, прежде всего, обеспечивать возможность отдельных хозяйственных агентов принимать решения и нести ответственность за результаты их реализации. Иными словами, оно должно жестко поддерживать единые правила поведения.
Отказ от отраслевых приоритетов не означает отказа от приоритетов при принятии экономико-политических (и в том числе бюджетных) решений в принципе. Многочисленные исследования свидетельствуют об исключительной важности вложений в человеческий капитал и, особенно, в образование и здравоохранение. Этот фактор был весьма важен и в период индустриализации, а в современных условиях его значимость становится просто исключительной. По-видимому, способность государства сконцентрировать ресурсы на развитии образования и здравоохранения выступает одним из важнейших факторов ускорения социально-экономического развития в постиндустриальную эпоху. Причем государственное участие в этом деле играет очень важную роль, поскольку в относительно отсталой стране возможности частных инвестиций в образование являются довольно ограниченными.

Модель «догоняющего» развития уходит корнями в межвоенный период, хотя можно говорить о более ранних примерах ускоренной промышленной модернизации хозяйства: Германии после объединения 1871 г. и Японии периода преобразований Мейдзи. Хозяйственная история первой половины XX в. отмечена по крайней мере двумя масштабными экспериментами «догоняющего» индустриального развития на основе мобилизационного метода: ускоренная индустриализация СССР (1920-1930-х) и ускоренная милитаризация Германии (1930-е). В послевоенный период в СССР, государствах мировой системы социализма и ориентировавшихся на них освободившихся странах происходил процесс ускоренного индустриального развития в условиях отсутствия рыночных отношений.

В ряде капиталистических стран со средним развитием стала осуществляться политика ускоренной индустриализации, которая имела общие черты, несмотря на отдельные региональные различия. На протяжении 1950-1960 гг. страны с «догоняющей» моделью показали невиданные образцы роста (Япония, ряд стран Латинской Америки).

Наиболее успешным примером стратегии «догоняющего» развития может служить Япония, тогда как большинство стран, выбравших эту модель, столкнулись в последние 20 лет с серьезными проблемами. Среди них ряд стран Латинской Америки так называемой «большой тройки» - Аргентина, Бразилия и Мексика, а также их соседи по континенту - Боливия, Венесуэла, Перу, Чили и др., где под влиянием мирового кризиса 1920- 1930-х гг. приобрела популярность концепция импортозамещающего хозяйства.

Пришедшие в этот период к власти представители популистских партий выдвинули стратегию опоры на собственные силы, направленную на создание развитой национальной индустрии. В условиях слабости национального капитала данную задачу призвано было решать государство. Популярность выбранной стратегии подкреплялась успехами предвоенного развития ряда стран Латинской Америки, где темпы роста в конце 1930-х гг. были выше, чем в большинстве развитых стран. Например, в Чили среднегодовой рост в 1931-1940гг. составил 4,8%. В годы войны происходило дальнейшее укрепление индустриального сектора экономики. В первые послевоенные десятилетия практически повсеместно прокатилась волна национализации ведущих отраслей.

Успехи в развитии ряда импортозамещающих экономик наиболее ярко проявились в изменении структуры хозяйства некогда отсталых стран. Из преимущественно аграрных и торгово-посреднических они превращались в индустриальные. Бразилия, Аргентина, Мексика, Чили достигли во второй половине XX в. среднего уровня развития. Но уже в 1970-е гг. в «новых индустриальных» странах Латинской Америки стали нарастать кризисные явления как результат общемирового системного кризиса индустриального общества. При этом кризис здесь носил более глубокий характер. Его главной причиной явилось отсутствие необходимых для преодоления элементов новой постиндустриальной экономики в виде собственной фундаментальной науки, развитой системы образования и др. Кризис поддерживала предельно развившаяся система государственного вмешательства, государственного пред­принимательства. Все это серьезно препятствовало началу реформ. Очевидно, что в кризисных условиях сравнительно низкоэффективная экономика южно-американских стран сдавала позиции и на внешних рынках. Они сталкивались с проблемами быстрого демографического роста при сравнительно низком уровне жизни и бедности широких слоев населения. К тому же общество психологически не было готово к радикальной либерализации. Об этом свидетельствовали первые по времени в Латинской Америке реформы в Чили, которые проводились в условиях установив­шейся военной диктатуры генерала А. Пиночета. В 1980-е гг. стали переходить к новой модели остальные страны региона. Этот переход носил болезненный и непоследовательный характер. Несмотря на длительный период реформирования, он не привел к однозначно-позитивным результатам, что выражалось в периодических глубоких финансово-экономических кризисах, и по сей день сотрясающих экономики ведущих латиноамериканских стран.

Второй распространенный вариант модели «догоняющего» развития представлен странами Юго-Восточной Азии. Каждая из них в различный период приступала к индустриализации хозяйства. В Малайзии, Сингапуре и на Тайване она началась сразу после Второй мировой войны, в Индонезии и Южной Корее - в начале 1960-х гг., в Таиланде - в конце 1960-х гг. Этот список можно продолжать за счет Китая, активно внедрявшего индустриальную модель с 1970-х гг., а также двух стран бывшей мировой системы социализма (Вьетнама и Лаоса), которые стали применять стратегию индустриальной доминанты развития в середине 1990-х гг.

Индустриальное развитие азиатских стран состоит из двух этапов. На первом, как правило, принималась известная латиноамериканская модель импортозамещающего хозяйства с целью удовлетворения потребностей внутреннего рынка, а вслед за этим происходила переориентация индустрии на внешний рынок. По подобной схеме развивалась, например, Южная Корея. Модель азиатских индустриальных стран во многом напоминает черты японской модели. Некоторые различия можно увидеть в степени монополизации хозяйства, уровне развитости системы государственного патронажа, роли иностранного капитала, особенностях отраслевой структуры и т.д.

В условиях начавшегося перехода к постиндустриальному обществу азиатская модель индустриального развития, так же как и латиноамериканская, оказалась в глубоком кризисном положении. Повсеместно в названных странах с некоторым опозданием - со второй половины 1980-х гг. стала демонтироваться прежняя система государственного регулирования, проводиться последовательная либерализация режима, в том числе и его демонополи­зация, что делает экономики «азиатских драконов» более открытыми. Данный процесс сопровождается глубокими финансово-экономическими кризисами, характерными для всех стран, выбравших модель «догоняющего» развития.

Конец работы -

Эта тема принадлежит разделу:

История экономики

История экономики наука относительно молодая Она зароди лась в середине XIX в выделившись из политической экономии У ее истоков стояли.. Отсутствие единого общепризнанного названия результат раз ного подхода к.. Для авторов предлагаемого учебника история экономики наука изучающая экономическую жизнь людей во всем ее..

Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ:

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:

Твитнуть

Все темы данного раздела:

Экономическое развитие стран Древнего Востока
Появившиеся в IV-III тысячелетиях до н.э. первые государства формировались на землях с жарким климатом, в долинах рек с плодо­родными наносными почвами: Нила

Экономическое развитие античных государств
В отличие от стран Востока государства на юге Европы сформи­ровались позже - в конце II тысячелетия до н.э., хотя территории Древней Греции и Древнего Рима были заселены уже в эпоху

Генезис феодализма в Западной Европе
Европейский феодализм - результат трех типов генезиса феодализма. Первый тип рождался непосредственно из первобытно-общинного строя варваров, минуя стадию развитого рабовладельческо

Развитие феодальной экономики Западной Европы в XI-XV вв
Аграрная экономика. Определяющим фактором развития эконо­мики Западной Европы в XI-XIII вв. было окончательное утверж­дение феодального поместья в качес

Экономика феодальной России
Сельское хозяйство. Основной отраслью феодальной экономи­ки является сельское хозяйство. В полной мере это относится и к России. На протяжении столетий именно с

Великие географические открытия
В социально-экономической и духовной жизни Западной Европы с XV в. произошел ряд изменений, знаменовавших начало новой эпохи, которая вошла в историю как Возрождение (Ре­нес

В Западной Европе
Период конца XV - начала XVIII в. принято называть эпохой первоначального накопления капитала. Это была переходная, а потому противоречивая борьба между феодальной регламент

Промышленный капитализм в Англии
Предпосылки промышленного переворота. Англия - первая стра­на, в которой произошел промышленный переворот. Он начался в последней трети XVIII в. и завершился в первой трети XIX

Промышленный капитализм во Франции
Французская экономика, пережив краткий экономический подъем в XVI в., на протяжении последующих двух столетий находилась в состоянии депрессии, переросшей в глубокий эко­номический кризис во второй

Промышленного капитализма. Германия
Германия, Россия и Япония вступили на путь индустриализации позже Англии. Общей причиной этого являлся длительное время сохранявшийся феодальный режим, обусловивший экономическую отсталость. Его ра

Переселенческий» капитализм. США
США относятся к странам капитализма переселенческого типа, отличительная черта которого состоит в перенесении на новые, колонизируемые земли сложившихся в метрополии форм органи­зации хозяйства.

Революционная модель» промышленного развития. Япония
Предпосылки промышленного переворота. Предпосылки промыш­ленного переворота в Японии складывались в ходе буржуазных ре­форм, проводимых правительством страны в 60-70-е г

Основные понятия
промышленный переворот (промышленная революция) лендлорды хлебные законы биржа труда золотой стандарт Закон о рабочих домах Декларация прав чел

Вторая технологическая революция
Главной тенденцией развития экономики в конце XIXв. стал переход от капитализма, основанного на свободной конкуренции отдельных самостоятельных предприятий, к базирующемуся на моно

Отраслями-лидерами на рубеже веков стали: нефтедобыча инефтепереработка, электроэнергетика и электротехника, новые виды транспорта
Технологическая революция изменила отраслевую структуру промышленности. На первый план вышли отрасли тяжелой индуст­рии, значительно опередив

Великобритания
Великобритания по-прежнему оставалась одной из богатейших стран мира. Ей принадлежало первое место в мировой торговле и вывозе капитала. Английская валюта выполняла роль мировых денег, выступала в

Германия
После Франко-прусской войны 22 монархии и три вольных города объединились в Германскую империю во главе с импера­тором, которым по Конституции 1871 г. мог быть только прусский король. Герм

Франция
Франция, несмотря на поражение во Франко-прусской войне, оставалась великой державой, обладавшей большими экономичес­кими возможностями, огромной колониальной империей, мощ­ной армией и крупным фло

Колониальная система хозяйства и положение зависимых стран в конце XIX - начале XX в
Колонии еще в древности использовались в качестве источни­ков продуктов и рабочей силы для метрополий (Рим, Финикия). В XVI-XVIII в. колониальная политика европейских купцов и фе­одалов сводилась г

Аграрная реформа 1861 г. и развитие сельского хозяйства
Становление капиталистической экономики в России началось после отмены крепостного права. Крымская война (1853-1856), на ведение которой было израсходовано 528 млн. руб., показала, что основным тор

Промышленность, торговля, финансы
Реформы 60-70-х гг. XIX в. дали мощ­ный толчок развитию промышленного производства. Важным пока­зателем этого процесса стало увеличение удельного веса городского населения и изменение его сословно-

Экономическая политика
Политика правительства в экономичес­кой сфере формировалась и реализовывалась на основе экономи­ческих программ, разрабатываемых Министерством финансов. В ру­ках этого ведом

Экономика России накануне и в условиях Первой мировой войны
С начала XX в. оформляются новые экономические тенденции, выразившиеся в монополизации хозяйственной жизни. В России перед Первой миро­вой войной насчитывалось до 150-200 монополистических объеди­н

Либерально-реформистская модель регулируемого капитализма. США
Послевоенный экономический подъем: предпосылки, проявления и последствия. После кратковременного спада 1920- 1921 гг., выз­ванного конверсией промышленности, в США начался бурн

Тоталитарная модель регулируемого капитализма
Послевоенное экономическое развитие Германии. После первой мировой войны в стране возник хозяйственный хаос, продол­жавшийся до 1924 г. В период с 1919 по 1924 г. наблюдалось р

Экономика России в период «красногвардейской атаки на капи­тал»
25 октября (7 ноября) 1917 г. к власти пришла одна из ради­кальных партий России - РСДРП(б). Основные положения эконо­мической стратегии большевиков были разработаны В.И. Лениным весной-летом 1917

Новая экономическая политика
С окончанием Гражданской вой­ны на первый план вышла задача восстановления народного хозяй­ства с помощью новой экономической политики. Политика «военного коммунизма» не в состояни

Свертывание нэпа и формирование командной экономики
Год 1925-й стал переломным в экономической истории нашей страны. Это прежде всего связано с решением о необходимости индустриализации, основная задача которой со­стояла в превращении страны, ввозящ

Экономика ведущих стран во второй половине 1940-1960 гг
Первые послевоенные годы для подавляющего большинства развитых стран характеризовались кризисным состоянием, дли­тельность и степень которого определялись потерями, понесенны­ми каждой из них в ход

США. Экономические проблемы страны-лидера
После окончания войны на долю США в совокупном мировом доходе приходилось 33%, в то время как на довоенного лидера - Великобританию - всего 6%. Страна производила 37% мировой промышленной пр

Страны Европы - от возрождения к интеграции
Великобритания. Потери Англии в войне не были столь ощутимыми как в других европейских странах, на территории которых велись военные действия. Уже в 1948 г. ее промышленность д

Системный кризис 1970-х - начала 1980-х гг
В последней трети XX в. в мировой экономике произошли коренные изменения. Их суть заключалась в переходе хозяйства ведущих индустриальных стран к постиндустриальному этапу развития. Этот переход не

Процессы интеграции
Одной из форм интернационализации экономики во второй половине XX в., получившей ускоренное развитие в последние десятилетия, стала межгосударственная интеграция национальных хозяйств. Третья научн

Интеграция стран Западной Европы
Наиболее ранней и к настоящему моменту наиболее развитой формой международной интеграции является Европейский союз,начало которому было положено в 1957 г. Тогда на совещании шести

Североамериканская интеграция
В 1980-е гг. тенденции к региональной интеграции отчетливо наметились в отношениях государств Северной Америки - США, Канады и Мексики. В 1989 г. США заключили соглашение с Канадой о зоне свободной

Азиатско-тихоокеанская интеграция
Интеграционные процессы с 1980-х гг. наблюдаются и в обширном Азиатско-Тихоокеанском регионе. Центром интеграции является безусловный экономический лидер региона - Япония. В ноябре 1989 г. возникла

Три мировых центра деловой активности
Интеграция как ведущая тенденция мирового развития сопровождается острой конкурентной борьбой между тремя центрами деловой активности - США, Западной Европой и Японией. В св

Интеграция социалистических
Наряду с тремя основными региональными объединениями на протяжении более чем четырех послевоенных десятилетий, до конца 1980-х гг. XX в., существовала социалистическая интеграционная модель, охвати

Глобализация и глобальные проблемы
Рассмотренный выше процесс интеграции, представляет собой яркое проявление процесса глобализации хозяйственных отношений. Под глобализацией большинство исследователей понимает процессы глубинны

Советская экономика после Великой Отечественной войны
Великая Отечественная война нанесла сильнейший удар по народному хозяйству СССР. Число погибших составило 27 млн человек, не считая колоссального количества раненых и искалеченных. Размер прямых по

Перестройка» и крах социалистической экономики
Генеральным секретарем ЦК КПСС 8 марта 1985 г. был избран М.С. Горбачев. В апреле 1985 г. на пленуме ЦК он провозгласил курс на ускорение социально-экономического развития страны.

Экономика постсоветской России
В октябре 1991 г. на V съезде народных депутатов Б.Н. Ельцин объявил о проведении в стране радикальных экономических реформ и формировании нового российского правительства во главе с Е.Т. Гайдаром.

Основные термины
командно-административная модель хозяйства «холодная война" хозяйственный расчет (хозрасчет) ригидность гонка вооружений «нефтяные шоки» «

Китай - признанный лидер среди стран догоняющего развития, как по темпам роста, так и по роли в мировой экономике. За три десятилетия реформ (1979-2008 гг.) ВВП КНР вырос почти в 15 раз, а среднедушевые доходы населения - в 7,5 раз. Уже в 1995 г. Китай по объему ВВП, исчисленному по паритету покупательной способности валют (ППС), вышел на 2-е место в мире, обойдя Японию; в 2008 г. ему удалось, обойдя Германию, выйти на 3-е место в мире и по объему ВВП, подсчитанному по официальному обменному курсу.

За годы реформ и дореформенного развития Китайская Народная Республика, неоднократно сталкивалась с серьезными трудностями и вызовами, обусловленными для нее причинами как внешнего, так и внутреннего порядка. Одним из таких вызовов был, несомненно, азиатский валютно-финансовый кризис 1997-1998 гг. Не меньшие, а, возможно, и гораздо большие угрозы и перемены для стабильного и в целом успешного догоняющего - а по ряду параметров - и опережающего экономического развития Китая может принести и нынешний, стартовавший осенью 2008 г., финансово-экономический кризис, в орбиту влияния которого в условиях глобализации втягивается все большая часть не только мелких и средних, но и крупнейших экономик мира. Насколько прочной и устойчивой окажется перед лицом нарастающего мирового кризиса китайская модель социально-экономического развития? Рассмотрим в данном общем ракурсе некоторые наиболее основные и значимые, на наш взгляд, процессы, факторы, тенденции и проблемы современного Китая, стараясь взглянуть на них в сопоставительном ключе и исторической ретроспективе.

В теории мировой экономики, в частности, считается общепризнанным, что «экономическая стратегия, преследующая цель преодолеть отставание страны по уровню социально-экономического развития, называется догоняющим развитием. Экономическая стратегия современного Китая - если идентифицировать ее с точки зрения глобальных тенденций мировой экономики - именно и прежде всего является стратегией догоняющего развития. Причем за период, прошедший после образования КНР (1949 г.), данная стратегия претерпела существенную эволюцию.

Опираясь на исследования ведущих китайских ученых-обществоведов (Ху Аньгана, Лу Юнсяна, Линь Ифу, Цай Фана и других), можно выделить три поэтапных типа данной стратегии.

Первый - традиционная стратегия развития периода административно-командной экономики в КНР (1950-70-е гг.), т.н. стратегия Мао Цзэдуна. Ее характерные особенности - стратегическая цель «перегнать Англию и догнать Америку»; заимствованная у СССР ориентация на приоритетное развитие тяжелой промышленности и ВПК; «опора на собственные силы», усилившаяся после рокового размежевания с Советским Союзом в начале 1960-х гг.; ставка на тотальное импортозамещение; выкачка финансовых ресурсов для индустриализации из деревни посредством механизма «ножниц цен» на промышленную и сельскохозяйственную продукцию; политика «высокого накопления и низкого потребления»; запрещение и попытки полной ликвидации частного предпринимательства; построение «чистого социализма» в виде народных коммун в деревне с их тотальным обобществлением.

Второй тип - стратегия экономического развития переходного периода от административно-командной к рыночной экономике (т.н. стратегия Дэн Сяопина). Ее отличительные черты - стратегическая цель достижения высоких темпов экономического роста страны, включающая, в частности, задачу четырехкратного увеличения ВВП в 1980-90-е гг.; ставка на эффективное использование Китаем своего основного конкурентного преимущества - трудовых ресурсов; политика внешнеэкономической открытости и экспортной ориентации экономики; постепенная либерализация торговли и инвестиций; активный ввод и формирование рыночных механизмов и институтов, стимулирование рыночной конкуренции; поощрение «достижения частью людей и регионов зажиточности раньше других» (т.н. концепция «очередности в обогащении»); допущение развития частного национального предпринимательства как «дополнения экономики, основанной на общественной собственности».

Если попытка реализации стратегии первого типа, несмотря на ряд достижений в 1950-е годы, в итоге привела к весьма острому социально-экономическому кризису, типичному для административно-командной экономики, то стратегия второго типа, напротив, вызвала ускорение и способствовала относительно устойчивому и быстрому экономическому росту Китая. В то же время издержки этого роста оказались весьма значительными - перерасход ресурсов, загрязнение окружающей среды, углубление социальных и межрегиональных проблем.

Начиная с середины 1990-х гг. и особенно после XVI съезда компартии Китая (2002 г.), руководство страны инициирует третий тип экономической стратегии - стратегии сбалансированного развития рыночной экономики, ассоциируемый с новым поколением китайских лидеров (т.н. стратегия Ху Цзиньтао и Вэнь Цзябао). Основное содержание этого типа - взаимоувязанное, гармоничное, устойчивое развитие города и деревни, регионов страны, экономики и социальной сферы, человека и окружающей среды, разумное сочетание внутреннего развития и внешней открытости. Поставлена задача к середине XXI в. построить в Китае «среднезажиточное» общество для большинства его населения, максимально сократив при этом отставание КНР по основным среднедушевым показателям от экономически развитых стран мира.

Следует заметить, что третий тип экономической стратегии Китая - это естественная трансформация ее предшествующего, второго, типа, диктуемая общим повышением степени зрелости рыночной экономики в стране, и - прежде всего - потребностью перехода КНР от экстенсивной, ресурсозатратной, неэкологичной модели экономического роста к интенсивной, ресурсосберегающей, от социальной поляризации общества к развитию и преобладанию в нем устойчивого и многочисленного среднего класса (как фактора расширения емкости внутреннего рынка и гаранта социально-политической стабильности).

С точки зрения целей настоящей статьи, следует также подчеркнуть, что формирование третьего типа экономической стратегии Китая было и своего рода недвусмысленным ответом на вызовы азиатского валютно-финансового кризиса 1997-1998 гг. Опираясь на данный тип стратегии, в ответ на определенное сокращение экспортных возможностей страны, вызванное современным кризисом 2008-2009 гг., государство в КНР ныне располагает гораздо большими возможностями инициировать переток капитала из сферы внешней в сферу внутренней ориентации экономики, обеспечить другие необходимые меры по структурной перестройке реального и финансового секторов национального хозяйства. В этом смысле антикризисный потенциал современного типа стратегии догоняющего развития Китая, безусловно, гораздо выше, чем у ее предшествующего типа.

Основным содержанием и структурно-экономическим механизмом догоняющего развития развивающихся стран, включая страны с переходной экономикой, является индустриализация, запоздавшая и/или деформированная по тем или иным причинам по сравнению с развитыми странами (особенностями докапиталистического развития, колонизацией, спецификой административно-командного «социализма» и т.п.).

Более поздняя индустриализация, включая ее современные формы, как несомненный недостаток и причина разрыва в уровнях развития стран мира имеет в то же время и свои определенные преимущества, особенно рельефно выявляемые, на наш взгляд, в эпоху глобализации. В случае современного Китая, это, прежде всего:

• § возможность полномасштабного использования своего основного конкурентного преимущества - массы дешевой и дисциплинированной рабочей силы, в частности за счет диктуемого рыночными отношениями перелива ее из первичного во вторичный сектор экономики;
• § возможность привлечения избыточного капитала и передовых технологий мировых транснациональных корпораций (ТНК) в процессе переноса ими в Китай своих производств в общих целях сокращения издержек оплаты живого труда и повышения за счет этого конкурентоспособности продукции.

Реальный сектор экономики, особенно его промышленный блок, можно по праву считать «локомотивом» догоняющего развития Китая, страны-субъекта запоздавшей индустриализации, которая ныне во многом ускорена глобализацией и экспортной ориентацией экономики.

Действительно, быстрый экономический рост КНР в значительной мере обеспечен промышленностью и, прежде всего, стремительным развитием ее обрабатывающих отраслей. Так, уже в 1978-2003 гг. среднегодовые темпы прироста добавленной стоимости промышленности страны составили 11,5% (что превысило соответствующие мировые аналоги 1980-х годов в 3,7 и 1990-2000-х - в 5,6 раза). В результате, если вести расчеты по ППС на базе данных Всемирного банка, можно прийти к выводу, что доля Китая в добавленной стоимости мировой промышленности увеличилась в 1975-2002 гг. с 3,39 до 21,50%, или в 5,5 раза. При этом уже в 2000 г. Китай превысил соответствующий уровень США на 0,7 проц. пункта (18,5 против 17,8%), доведя свой отрыв от этой державы в 2002 г. до 4,4 проц. пунктов (21,5 против 17,1%). Уже в начале 2000-х годов, таким образом, Китай не только вышел, но и прочно закрепил за собой первое место в мире по общему объему продукции и добавленной стоимости промышленности.

До образования КНР экономика полуфеодального, полуколониального Китая развивалась крайне низкими темпами. Так, в 1901-1950 гг. среднегодовые темпы прироста его ВВП составляли лишь 0,6%, что было в 3,7 раза ниже соответствующего общемирового уровня (2,2%). В 1950-е годы, с началом в КНР форсированной индустриализации при поддержке и по образцу СССР, темпы роста ВВП страны заметно возросли: например, в годы 1-й пятилетки (1953-1957 гг.) этот показатель увеличивался в среднем на 7,8% в год. Однако последовавшие затем политические авантюры «большого скачка и народных коммун», «культурной революции» вновь существенно замедлили экономическую динамику Китая: в 1960-е годы - до 0,6 и в 1970-е - до 3,1% в среднем за год (весь мир соответственно - 4,6 и 3,5%).

С началом современных рыночных реформ (1978 г.) догоняющее развитие КНР вступило в качественно новый исторический этап - этап «быстрого экономического взлета», как его образно называют в Китае. Действительно, несмотря на определенную колеблемость (флуктуации) конкретных годовых параметров экономического роста (самый низкий годовой прирост был отмечен в 1990 г. - 3,8%, самый высокий - в 1984 г. - 15,2%), в целом в 1979-2007 гг. среднегодовые темпы прироста ВВП в КНР составили свыше 9,5%, в том числе в 2000-2007 гг. - 10,2% (последний показатель, в частности, выше своего общемирового аналога - 3,2% - в 3,2 раза).

Ныне в Китае решается очередная престижная политическая задача догоняющего развития - учетверение ВВП к 2020 г. по сравнению с 2000 г. Есть все основания полагать, что она будет выполнена, ведь фактическое удвоение уровня ВВП 2000 г. было достигнуто уже в 2005 г. На период очередной, 11-й пятилетки (2006-2010 гг.), и последующее десятилетие до 2020 г. запланированы вполне умеренные для Китая среднегодовые темпы прироста ВВП - соответственно 7,5 и 6,5%. Это, во-первых, позволит снизить инвестиционный перегрев китайской экономики и вполне соответствует рассмотренным выше положениям современной, сбалансированной экономической стратегии Китая, во-вторых, должно обеспечить выполнение указанной задачи учетверения ВВП, и в-третьих, в процессе выполнения данной задачи наконец-то позволит Китаю по абсолютным размерам ВВП (исчисленному по ППС) стать мировым лидером, обойдя США.

Данная перспектива и возможные сроки ее реализации (к 2020 г.) во многом подтверждаются и прогнозами ряда авторитетных международных организаций. Так, согласно опубликованному в декабре 2008 г. прогнозу МВФ о развитии 171 экономики мира в 2008-2013 гг., в этот период ВВП США и Китая, рассчитанные по ППС, возрастут соответственно с 14,334 до 17,310 и с 7,793 до 13,779 трлн. долл.; доля ВВП КНР от ВВП США, согласно нашему расчету на базе этих данных, повысится с 54,4 до 79,6 %.